Божена Немцова - Карла

После обеда в дверях появился Милота и без обиняков выложил ему чистую правду:

— Вот что, брат, из этой тучи дождя не будет! Маркита не хочет ни тебя, ни кого-либо другого. Никогда не знаешь, чего этим бабам надо.

— Да знал я, что так выйдет, — проворчал Барта, трижды накрутив ус на палец. — Милота, ты... это самое... понимаешь, не распускай язык...— попросил он чуть погодя.

— Правильно! Не принимай близко к сердцу и забудь, — утешал его Милота.

Несмотря на утешение, Барта два дня накручивал усы. Когда же на третий день он взглянул в зеркало и увидел, что они торчат у него, как клыки, стал гладить их книзу. Приглаживал целый день, а вечером отправился к старосте. Маркита стояла на завалинке и сыпала курам зерно. Она ласково поздоровалась с ним, подала руку и сказала:

— Пусть все останется как было.

— Ну что ж, пусть так и останется, — ответил Барта, пожал ей руку и вошел в дом. С той поры они никогда больше не заводили речь об этом, а спустя какое-то время ни одной бабе даже в голову не приходило спрашивать у Барты, когда он женится. Всем было известно, что он твердо ответит: «Когда над очагом моим взойдет звезда».

Каждый год понемножку подрастают елочки в соседнем лесу и, как елочки, год от года подрастали Карла и Гана. Они были очень дружны, и в деревне про них говорили «двойчата», потому что даже одевали их одинаково: на красных юбках ленты одного цвета, одинаковые фартучки и пояса, белые полоски девичьих веночков, повязанных над лбом, были вышиты синим, красным и черным шелком. Волосы у каждой заплетены в одну косу с красным бантом на конце, а второй завязан на затылке. Так их одевали, когда они с Маркитой отправлялись в костел или же когда она брала их с собой на посиделки, а так каждый день они ходили босиком, в темных юбчонках, в рубашках с длинными рукавами и воротниками, застегнутыми на булавки. Веночки же носили всегда.

Карла уже два года пасла гусей и делала это с большим удовольствием. Каждый день рано утром, позавтракав, она клала в мешок по куску хлеба себе и Гане, взяв подружку за руку, шла с хворостиной выпускать гусей. Птицы с гоготом разлетались по двору, но стоило Карле их покликать «гай, гуси, гай, гай», как они собирались и вперевалку шагали за нею на пастбище.

Когда на пастбище собирались все пастушки и пастухи, там становилось весело. Они пели, играли в «солнышко» и в «водяного», в «бедного солдата», в жмурки и во всякие другие игры. Бывало, усядутся все в кружок и кто-нибудь постарше рассказывает байку, тут же сочиненную.

Барта, когда бывал в поле, частенько заглядывал к ним, учил делать артикул, чему всегда были рады мальчишки. При этом обычно присутствовала Карла, и ее, как девочку и свою любимицу, Барта всегда назначал офицером. Но, как только про это узнала Маркита, обоим влетело как следует.

— Чертова девка, один ветер в голове! — выругала она дочку. А Барте сказала: — Ты с мальчишками играй, а девчонку мне муштрой не порть.

Тот стал крутить усы и ушел, словно его холодной водой окатили. Но когда он снова заглянул на пастбище и мальчишки стали просить, чтобы он их учил приемам, обойтись без Карлы солдат никак не мог, потому что она всегда была у него главным героем и самой способной ученицей.

Барта учил ее не только делать артикул, но и вырезать прялки, мешалки, поэтому много свободного времени на пастбище она провела с пользой.

Зимой Карла с остальной ребятней ходила учиться в деревню Медаков, где находились костел и школа. Две горы отделяли Медаков от Стражи. Не раз случалось идти в метель и бураны, в туман, когда впереди на шаг ничего не было видно, но Карла так хорошо знала дорогу, что могла туда добраться с закрытыми глазами.

Карла училась в школе уже третью зиму, когда жена Милоты привезла Гане с большой ярмарки доску, на которой черным по белому были обозначены все буковки, а над ними нарисован петух. Петух понравился Гане больше всего. Получила она также сумку, украшенную пестрыми лоскутками.

— Можешь теперь и в школу идти, — сказала мать, отдавая ей доску и сумку, — читать научишься.

Услышав, что вместе с Карлой она будет ходить в школу, Гана запрыгала от радости.

Карла рассказывала ей, как хорошо в школе, особенно когда пан учитель выйдет из класса, а мальчишки начинают прыгать по партам. И как здорово бывает идти домой через лес, где мальчишки ломают еловые лапы, а девчонки съезжают на них с горы.

— А когда Петр сталкивает меня в снег, я леплю снежки и, бывает, так его отделаю, что иногда даже шишек набью, — завершала свой рассказ Карла, а Гана слушала про геройские дела школяров не мигая, затаив дыхание.

Жена Милоты отдала Гану под охрану Карлы. Петр в ту зиму в школу уже не ходил, так что приводила ее домой Карла. Однажды лишь случилось приключение: Гана оступилась с тропинки в канаву, растянула ногу и не могла на нее ступить. Карла взяла ее на спину и донесла до самого дома. Маркита над больным местом пошептала, помазала черной мазью, и к утру все прошло.

Хотя половина из того, чему зимой детей научили, летом забывалась, за четыре зимы Гана все же выучилась читать книжку, а арифметикой овладела настолько, что сосчитать сколько будет дважды пять могла без помощи пальцев. Мать сказала: этого ей хватит, я, мол, сама столько не знаю.

Карла знала побольше: она умела читать, писать и считать, а кроме того, могла даже прочесть бумаги, которые староста получал от властей. Все удивлялись ее способностям, а хозяйка постоянно твердила, что девочка, родись она парнем, могла бы стать учителем.

Дни катились как волны, и неожиданно для себя девочки превратились в девушек, от которых матери стали требовать уже настоящей работы. Парни на улице заглядывались на них, а когда речь заходила о дочке старосты, не раз поговаривали: «Кому же все-таки Гана достанется?»

Гана была круглолица, синеока, очень миловидна. Замечали, что с возрастом она становится похожа на мать, а жена Милоты считалась самой красивой во всей деревне.

Карла была не так миловидна, как Гана, но кто попристальней вглядывался в ее смуглое лицо, тому она начинала нравиться. Несмотря на молодой возраст, фигура у нее была хорошо развита, казалось, что она будет намного выше и шире в кости, чем мать. Серые с черными ресницами глаза под густыми бровями и волосы цвета воронова крыла были тоже от матери, а от отца красивый нос и ямочка на подбородке. Только рот был великоват. Однако же, когда она смеялась, все любовались ее ровными белыми зубами. Она была ловкая и проворная, как форель, толковая в любой работе, так что стоило ей лишь взглянуть, и она уже знала, что надо делать.

Она умела и прясть, и ткать, и готовить, и стирать. Могла сшить рубаху и вышить фартук. Траву косила и серпом, и косой. Жала и косила ловко, ни одна девушка не могла жать, стоя на коленях так долго, как Карла. Пахала и сеяла не хуже Петра, а он не мог так быстро вскочить на коня, как это получалось у нее. Во время дойки Гана могла говорить коровам самые ласковые слова, и все равно они не стояли так послушно, как у Карлы, хотя та на них покрикивала. Одним словом, ладная была девушка, и жена Милоты, видя Карлу за работой, часто говаривала: «Это у нее от Маркиты золотые руки». Поэтому ни Милоту, ни его жену не огорчило, когда заметили, что Петру Карла нравится. Такая дивчина лучше, чем кусок поля.