Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Комнена (продолжая владеть собой, но уже с нетерпением). Да сжалится Господь над вашим несчастьем!

Бронте. (в исступлении). Ты, ты была ужасным несчастьем моих последних лет, невыразимой язвой, тайным мучением, позором и угрызением моей старости, пятном моей сильной жизни… Ты влачилась по всем лужам порока, как приманка, пропитывалась пеной всевозможного разврата. Не осталось ничего гнусного и отчаянного, чего бы ты не изведала в ежедневной борьбе с нуждой, в притворстве нищеты, в ожидании крупной добычи, ты там — припоминаю! — бледная, нечистая, пагубная, ненасытная, спаленная гордостью, исполненная мести, алчная к могуществу и золоту… Века роскоши, вероломства и грабежа погибли в тебе, кровь предателей и узурпаторов, целое племя убийц. Чего бы ты ни коснулась, к чему бы ты ни пристала своим адским телом, всюду, казалось, должно было появляться несмываемое пятно. Ты была карой, верной гибелью…

Комнена (в нетерпении, взбешенная). Ни слова больше! Ни слова! Я больше не хочу слушать.

Бронте.А я-то, слепец, я-то, безумец, сделался добычей! Какой позор! Какой позор! Я дал разжечь подобной мешаниной этот свой старый мужицкий мозг…

Комнена.Ни слова больше! Я не хочу больше слушать! Пусть Господь заглушит на ваших устах эту ругань! Вам пора думать о другом, а не о пустой горячности… Вам нужно приготовиться к принятию успокоения. В постель! В постель!

Ужасным усилием старец поднимается на ноги, посинев, с искаженным лицом, вне себя от дикого бешенства.

Бронте.Ах, но у меня еще хватит сил задушить тебя собственными руками!

Протянув руки к Комнене, он хочет броситься на нас, но, изворотливая и осторожная, она отскакивает назад, ускользает, намечает себе преграды, за которыми она могла бы укрыться. Монахиня, остававшаяся в сумраке за дверью беспокойной и неподвижной свидетельницей, поддерживая своей молитвой этот резкий контраст, вбегает с криком ужаса.

Монахиня.Бог — свидетель! Бог с нами! Он — Единственный Судья!

Старец пошатывается, готовый грохнуться. Монахиня поддерживает его, обнимая его своими серыми руками.

Бронте.Живи! Живи! Другой погибнет от тебя!

Монахиня (смиренно). Господь — Единый Судья. Один Господь — властитель жизни и смерти. Помолимся Всевышнему, да будет милосерден к нам, брат.

Она поддерживает немощного и задыхающегося Бронте, помогает ему сесть, вытирает у него пот на висках, в которых у него стучит кровь, она точно обвевает этот жар кротким веяньем больших белоснежных крыльев своей повязки. Комнена, ускользая от угрозы, добралась до стены, прислонилась к одной из высоких мраморных консолей, на которых стоят римские бюсты. Вне поля зрения старика, повернувшегося к ней затылком, она остается в этом положении, как бы окаменев, неподвижная, как кариатида.

Будем молиться, брат, Создателю, — да освободит нашу душу, прикованную к праху! Его благость в вечности, Его истина — в вечности.

Больной делает усилие дышать, чувствуя недостаток воздуха в своей сдавленной груди.

Бронте.Пить, хочу пить.

Монахиня уходит в темную комнату и возвращается с водой.

Монахиня (смиренно). Скажем Всевышнему: я питался пеплом, как хлебом, и смешивал свое питье со слезами.

Больной выпивает воду залпом, он, по-видимому, почувствовал облегчение.

Бронте.Да благословит вас Бог!

Монахиня (смиренно). Блажен Всевышний, посылающий воду всякой жажде, ибо Его благость в вечности.

Бронте (задыхаясь). Поднимите эти занавески, прошу вас. Дайте доступ свежему воздуху, дайте мне еще раз взглянуть на него.

Монахиня поднимает занавески, в отверстие окон виднеется беспредельное звездное небо.

Ах, звезды, как тогда.

Монахиня (смиренно). Свет ниспослан душе, которая верует.

Легкий говор доносится в окно. Больной снова волнуется и ожесточается.

Бронте.Не ждут ли моей смерти там, на улице?

Прислушивается.

Ах, и тут человеческое дыхание оскверняет воздух моих последних вздохов! Со слишком многими людьми я водился… Ф-фу! Одиноко, одиноко, почему мне нельзя умереть одиноко? Я просил, умолял унести меня на пастбище, на край какого-нибудь рва, куда-нибудь в рощу, куда-нибудь подальше, умолял бросить меня там, как старый ненужный остов. Я ждал бы смерти в безмолвии, лежа на земле на спине, как тогда!

Монахиня (смиренно). Оставь гнев, брат, не раздражайся. Доверься Творцу. Он ниспошлет нам необходимое. Успокойся, успокойся!

Бронте (успокаиваясь, отдаваясь своему видению, медленно). Тогда, после сражения… Мне не нужно вспоминать о другом, сестра, чтобы быть спокойным… После сражения, брошенный в поле весенним вечером… Прихожу в себя, открываю глаза: великое безмолвие кругом, надо мной звездное небо, подо мной — земля, напоенная моей кровью, с побегами хлебов, и больше ничего, больше ничего, часы, что проходят, бесконечное время, что убегает, и биение моего сердца, которое кажется сердцем самой земли, и там смерть, что смотрит на меня и не трогает меня, убегающие часы, исчезающие звезды, роса, что падает на меня, как на пень, заря, что занимается, и мое сердце, что кажется сердцем земли, глубокое, ах, глубокое… Слышали? Вы слышали, сестра? Слышали?

Монахиня (смиренно). И свет восходит в темноте для тех, кто приник к земле.

Бронте (повышая голос, все больше и больше раздражаясь). Сын земли, отдавший матери свою лучшую кровь… Я — крестьянин, я — настоящий человек пашни, сплоченная сила, крепкая голова… Мои братья рыли, пахали, сеяли, собирали жатву, отдали матери свою жизнь в поте лица, в святом здоровом поте… Я ходил за плугом. Я следовал за своей судьбой с мозолистыми руками, с обожженным солнцем лицом, с зубами, отполированными черным хлебом…

Его раздражение растет. Кажется, что он видит перед собой вражеские полчища. У него выражение лица и движения вызывающего на бой, беспокойное дыхание, мутные глаза.

Сын земли, который исполнил свой долг гордо, искренно, со своим сильным сердцем, со своими руками землепашца… Я, я, вот я — здесь, последний, одинокий, лицом к лицу с вашим страхом, который выбирает своим оружием женщину, одинокий, еще на ногах…

Сверхчеловеческим усилием ему удается еще раз приподнять свое громадное костлявое тело, которое словно трещит от напряжения, как дуб, готовый сломаться.

…да… способный умереть на ногах… как и следует… наводит ужас самим своим падением…

Страшный, он покачнулся, как дуб, готовый рухнуть.