Элизабет Мид-Смит - Дедушка и внучка

Миссис Персел прошла в угол комнаты, пошарила в клетке и вынула оттуда совершенно здорового на вид кролика.

— Вы не донесете его на руках, моя дорогая.

— Ну, так посадите Бенни в корзинку, — предложила Дороти. — Ах, какая прелесть, ах ты, мой маленький голубчик! Я так вам признательна, жена, и, пожалуйста, передайте спасибо мистеру Перселу! Нет, благодарю вас, я не могу остаться у вас на чай. Мне очень жаль, но я не могу, потому что моему дедуле нужен Бенни.

Через минуту маленькая Дороти двинулась из лесного домика в обратный путь, держа в руках корзину. В Сторм она вернулась очень усталая. Ей было жарко, личико горело, но она, не останавливаясь, прошла в дом.

Повсюду стояла неподвижная тишина жаркого летнего дня. Мэри в швейной комнате приводила в порядок платьица маленькой мисс. Туалетов было много, целые дюжины, один нежнее, милее и красивее другого. Мэри размышляла, что будет, когда девочка вырастет из всех этих нарядов, и сумеет ли мисс Сезиджер сшить ей столь же элегантные платья. Потом мысли служанки перешли на мисс Доротею, и она начала раздумывать, что скрывает старая дева. Мэри было известно, что мисс Сезиджер опять в одиночестве ушла в лес и, если прогулка продлится как в прошлый раз, еще не скоро вернется. Зачем она пошла туда?

Мэри не беспокоилась о том, чем занята сейчас маленькая Дороти. Она точно знала, что оба садовника, совершенно очарованные непосредственностью и веселым нравом Дороти, с удовольствием присмотрят за малышкой. Старый хозяин приказал никому, кроме Карбури, не входить в свою спальню, поэтому Мэри чувствовала себя совсем свободной. Она работала, но игла двигалась все медленнее и медленнее, наконец, разморенная летним теплом и восхитительной тишиной, служанка задремала.

Крепко спал в буфетной и утомленный Карбури, но сэр Роджер бодрствовал. Он лежал на спине, неподвижно глядя прямо перед собой. Окружающая тишина странным образом лишь раздражала его. Яркий поток солнечного света вливался в комнату через окно и слепил больного. У старика не было сил сдвинуться с места, и солнце своим жаром лишь усиливало его лихорадку. Рядом с кроватью стояла нетронутая тарелка с кашей. Сэру Роджеру, конечно, и в голову не приходило потратиться на доктора. О да, завтра он поправится и будет таким же, как всегда. Однако тишина и жара совсем изнурили его.

Вдруг своим чутким ухом (на самом деле он нисколько не был глух) сэр Роджер уловил легкие шаги в просторной, выложенной плитами передней. Сердце забилось немного быстрее. К его комнате приближались мелкие, но твердые и уверенные шаги. Сердце старика забилось еще быстрее. Он мысленно возмутился: «Если только Карбури нарушил данное слово и если этот ребенок…»

Но какие бы ни были у него намерения по отношению к Карбури и к ребенку, они разлетелись в пух и прах, когда рядом зазвенел светлый нежный голосок:

— Эй, дедуля, я сегодня прелесть какая умница и принесла тебе моего Бенни. Поиграй с ним.

Дороти, по обыкновению, словно ветер ворвалась в комнату, стукнув корзинкой с кроликом о деревянный косяк двери.

— Вот и я, дедушка!

Дверь осталась широко распахнутой, создав весьма ощутимый сквозняк. Движение воздуха принесло облегчение разгоряченному лихорадочным жаром пожилому человеку, но он решил, что не должен показывать этого.

— Закрой дверь и уходи, — проворчал он. — Я говорил Карбури, чтобы меня не беспокоили. Разве он забыл тебе это передать?

— Не знаю, — Дороти хитренько прищурилась. — Не помню точно. Может быть, говорил, а может быть, и нет.

Она вернулась к двери, притворила ее, при этом оставшись в комнате.

— Уйди, Дороти, я нездоров и не могу разговаривать с тобой.

— Мой бедненький, бедненький, — нежно прошептала Дороти. — Неужели ты действительно думаешь, что единственная внучка бросит тебя одного в этой жаркой, душной, неуютной комнате? Неужели ты действительно считаешь, что она такая?

Дороти подошла близко к кровати и внимательно вгляделась в покрасневшее от лихорадки старое лицо.

— Мой бедненький, бедненький! — повторила она, положив прохладную ладошку на разгоряченный лоб.

— Я нездоров и хочу, чтобы ты ушла. Почему ты не слушаешься?

— Я нисколечко не обеспокою тебя. Я привыкла к больным. Мамочка часто сильно болела, гораздо сильнее, чем ты. Ведь ты не очень болен, знаешь, тебе только кажется, что ты заболел. Ты просто «мнительный». Это значит, что ты думаешь, будто болен, когда ты, в сущности, здоров.

— Дороти, я…

— Дедуля, не надо. Так некрасиво, когда ты хмуришься, и так нехорошо, когда ты говоришь вот таким голосом! Лучше посмотри-ка, что я достала. Я ходила за ним очень далеко и… и… он очень красив. Я принесла его с собой. Знаешь, куда мне пришлось за ним идти? Через весь лес!

— Ты знаешь, мне не нравится, когда ты бродишь по лесу одна.

— А что мне оставалось делать? Некому было пойти со мной, а возвращалась я не одна, потому что со мной был он.

— Кто этот он?

— Угадай-ка! Ты должен угадать. О, как здорово, как весело!

Дороти вспрыгнула на край кровати и удобно уселась, глядя на деда.

— Не хмурься же, — она склонила голову набок и смешно сморщила нос. — Ой, тебе солнце светит прямо в глаза! Дай, я чуть-чуть прикрою ставни.

Она сползла с кровати, подбежала к окошку и ловко, сноровисто, точно взрослая, прикрыла ставни. Жаркую комнату заполнила приятная тень.

— Теперь лучше. А ты не хочешь, чтобы я положила тебе на лоб смоченный водой платок?

— Нет, дорогая, нет. Ну, раз уж ты пришла, посиди со мной немного, но Карбури за это достанется. Он не послушался моего приказания.

— Нет, дедуля, не брани Карбури, он не знает о том, что я пришла, потому что крепко спит в буфетной. Я прошла мимо него на цыпочках, и он громко-громко храпел, мне не хотелось его будить. Но он, конечно, не смог бы меня удержать.

— Да, это уж вряд ли, — старик начал улыбаться глазами, хотя губы еще оставались поджатыми. — Ты очень решительная особа, Дороти.

— Да, дедушка. Как бы я сидела без тебя, когда ты нездоров? Ты мой любимый, мой родной дедуля, у меня ведь кроме тебя никого нет. Папа и мама зарыты глубоко в землю… То есть их тела зарыты, а сами они ушли на небо. Ну, дедуля, теперь давай веселиться. Тебе стало лучше. Правда ведь, тебе уже стало лучше?

— Да, кажется, мне стало лучше.

— Тебе было скучно без меня, правда? Скажи, только скажи самую чистую правду.

— Я не думал об этом, но, может быть, я действительно скучал без тебя.

— Теперь я хочу, чтобы ты угадал, что я тебе приготовила.

— Как же я могу угадать?

— Я ходила за ним через весь лес, и он такая прелесть! Ну, угадай с трех раз.

— Я не могу, мое дорогое дитя. Я не болен по-настоящему, но, мне кажется, я простудился, и это мешает мне сосредоточиться.