Никос Казандзакис - Христа распинают вновь

— Мужайтесь, братья! — крикнул им Яннакос. — Бог велик!

— Пошел к черту, дурак! — гаркнул на бегу какой-то старик, державший за руку своего внука. — Если бог велик, то пусть он накажет убийцу!

Дед Христофис, проходя мимо них, крикнул:

— Юсуфчика несут к платану — с зажженными факелами, облитого мускатной миррой, осыпанного конфетами. Овдовел ага и совсем лишился рассудка.

Христиане большими группами и в одиночку торопливо бежали к платану.

Михелис издалека увидел своих друзей и направился к ним. Он был бледен и печален, но, взглянув на лицо Манольоса, радостно вскрикнул и обнял друга.

— Манольос, ты выздоровел, выздоровел! Слава тебе господи!

— Как Панайотарос? — спросил Манольос.

— Сейчас его приведут. Его сильно избили, у него уже нет сил сопротивляться…

Они подошли к площади. Солнце стояло высоко, заливая село ярким светом; веял тихий ветерок, и старый платан радостно шумел молодой листвой. Поднимали глаза старики и с ужасом смотрели на него: сколько раз и прежде, просыпаясь поутру, они видели на его ветвях качающиеся тела христиан, повешенных только за то, что они возвышали свой голос, требуя свободы.

Раздался грозный окрик сеиза:

— Дорогу, дорогу, гяуры!

Огромный, он шел впереди, прокладывая путь в толпе; за ним двое носильщиков тащили железную кровать с убитым турчонком; розы и жасмин покрывали его с головы до ног, и только бледное с искусанными губами лицо, обрамленное кудрявыми волосами, оставалось открытым. У изголовья кровати стоял дар аги убитому — глиняная вазочка с хиосской мастикой, чтобы он жевал ее и после смерти…

Со связанными сзади руками, с разбитой головой, с кровоподтеками от ударов кнута, еле передвигая ноги, плелся Панайотарос. Только глаза его еще жили, и он с ненавистью смотрел по сторонам на односельчан.

— Неужели тебе не жалко женщин и детей? — крикнул ему кто-то. — Признайся!

Разозленный Панайотарос остановился.

— А меня кто пожалеет? — прорычал он.

Он подошел к платану, прислонился к корявому стволу дерева и старался плечом вытереть пот, градом катившийся по его лицу.

Тем временем носильщики поставили кроватку с Юсуфчиком в тени платана, зажгли две большие свечи у его ног и пролили душистую мирру в таз с раскаленными углями.

Манольос и его товарищи пробились через толпу и остановились у самого платана, рядом с убитым мальчиком. На минутку Панайотарос повернул голову и посмотрел на них. Его глаза покраснели, он несколько раз дернул руками, как будто хотел освободиться от веревок, и сделал шаг вперед.

— Будь ты проклят, Манольос! — завопил он и, обессилев, снова прислонился к платану.

— Утешься, брат! — ответил ему Манольос. — Надейся на бога.

Панайотарос хотел опять что-то сказать, но в эту минуту растворились ворота дома аги и толпа издала крик ужаса, пронесшийся подобно ветру:

— Ага!

В суконных шароварах, расшитых серебром, подпоясанный широким красным кушаком, на котором висели серебряные пистолеты и кинжал с черной рукояткой, без шапки, с распухшими от слез глазами, ага шел, тяжело ступая, стараясь не упасть и не уронить своего достоинства. Греки уставились на него, и ему было стыдно, что он пьян и не может твердо держаться на ногах, что все видят его страдания. Он смотрел на всех исподлобья, как бык, воспаленными глазами. Изредка он поднимал правую руку, выдергивал отдельные волоски из выкрашенных тушью усов и отбрасывал их в сторону. Он шел, оставляя за собою острый запах мускусных духов.

Остановившись под платаном, он даже не взглянул на труп Юсуфчика, боясь снова разрыдаться. Сеиз схватил Панайотароса, повалил его у ног аги и придавил к земле.

Ага поднял руку, и послышался его голос — разбитый, совсем хриплый:

— Гяуры! Ежедневно я буду вешать одного из вас, пока вы не выдадите убийцу. Все село пройдет через этот платан! На одной чаше весов мой Юсуфчик, на другой — весь мир! Я перевешаю вас, гяуры!

Чем больше говорил ага, тем больше свирепел, топая ногами о землю, как норовистый конь. Он злобно смотрел на мужчин и женщин, ему хотелось как можно скорее всех уничтожить. От него валил пар. Он наклонился, начал топтать Панайотароса; на губах аги выступила желтая пена.

— Подлый гяур, — орал он, — это ты его убил? Ты убил моего Юсуфчика?

Панайотарос молчал.

Ага вспотел, устал и повернулся к сеизу.

— Вешай его! — приказал он.

Но в эту минуту послышался голос:

— Постойте! Погодите! Я знаю убийцу!

Сеиз убрал руку с шеи Панайотароса, толпа радостно зашумела, все обернулись на голос; ага тоже повернул голову.

— Кто это сказал? — крикнул он. — Пусть покажется!

Манольос спокойно вышел вперед и остановился перед агой. Сеиз тоже шагнул вперед, насторожился, его нижняя челюсть задрожала, лицо посерело.

— Ты знаешь убийцу? — спросил ага, схватив Манольоса за руку и бешено тряся его.

— Да, я знаю убийцу.

— Кто он?

— Я.

Толпа зашумела еще радостней, женщины начали креститься, лица прояснились — село спасено!

— Замолчите, гяуры! — крикнул ага, поднимая кнут.

Яннакос замахал руками, закричал: «Неправда! Неправда!» Костандис и Михелис старались пробиться к аге. Они тоже кричали, но толпа заглушила их голоса.

— Молчите! Молчите! Он его убил, не говорите ничего, — мы спасены!

Сеиз ухмыльнулся, ринулся вперед, чтобы схватить Манольоса и накинуть ему на шею петлю, но ага оттолкнул слугу в сторону, подошел и посмотрел Манольосу прямо в глаза.

— Ты, гяур? — вскричал он.

— Да.

— Ты его убил?

— Я же сказал, — вешай меня! Освободи Панайотароса, он невиновен.

Панайотарос вытаращенными глазами смотрел на Манольоса. Ничего не понимая, он то открывал, то закрывал рот и не мог вымолвить ни слова… Неужели Манольос убийца? «Нет! Нет! — отвечал он самому себе. — Этого не может быть! А что, если он делает это ради моего спасения, будь он проклят?»

— Я не хочу! — закричал он и забился на земле.

Сеиз схватил кнут.

— Замолчи, гуяр!

Ага совершенно протрезвел и испытующе смотрел на Манольоса, стараясь понять его.

— Почему же? Что он тебе сделал?

— Дьявол меня подстрекал, и я убил, хотя мальчик ничего мне не сделал, ага! Когда я спал, я услышал чье-то повеление: «Убей его!» В полночь я спустился в село и убил его. Больше меня не спрашивай, вешай меня!

Приготовив петлю, сеиз кинулся к Манольосу и схватил его за руку.

В толпе раздался чей-то пронзительный, отчаянный крик:

— Он невиновен, ага, не верь! Он невиновен! Невиновен! Невиновен!

— Замолчи, подлая! — закричали все вокруг, и женщины бросились к Катерине, чтобы заткнуть ей рот.

— Да ведь он делает это ради спасения села! — продолжала кричать вдова. — Неужели вам его не жалко?