Эдит Уортон - В доме веселья

Говоря это, она отвернулась, позволив ему пыжиться рядом с ней на виду у группы людей на террасе, и каждый нерв ее трепетал при мысли, как Селден может истолковать эту сцену.

Но сквозь густую обиду на неправильность жизни, сквозь тонкий слой болтовни с Роуздейлом настойчиво пробивалась еще одна мысль: она не должна оставить без внимания правду о Перси Грайсе, которую узнала сегодня. Воля случая или, возможно, его собственное решение разлучило их после его поспешного бегства из Белломонта, но мисс Барт была мастером преодоления и более непредсказуемых обстоятельств, а неприятный инцидент, случившийся несколько минут назад, разоблачение перед Селденом именно той стороны ее жизни, которую она более всего хотела бы скрыть от него, усилило ее страстное стремление найти убежище, укрыться в нем от подобных унижений. Любая определенность была бы куда более приемлема, чем эта зависимость от жизненных случайностей, которая держит ее в постоянном напряжении и тревоге.

В помещении царило рассеянное настроение, словно зрители вот-вот начнут расходиться, после того как главные действующие лица покинули сцену, но среди оставшихся Лили не увидела ни Грайса, ни младшенькой мисс Ван Осбург. Исчезновение этой пары породило в ней плохое предчувствие, и она очаровала мистера Роуздейла предложением прогуляться до оранжерей в дальнем конце особняка. В комнатах было еще немало публики, которая не оставила незамеченной их совместную прогулку, но изумленные и вопросительные взгляды отскакивали, не задевая ни ее равнодушия, ни его самодовольства. Меньше всего в эти минуты ее волновало, что ее видят в компании Роуздейла, все ее мысли сосредоточились на объекте поисков. Однако в оранжереях Грайса не оказалось, и Лили, подавленная внезапной неудачей, уже раздумывала о том, как бы ей избавиться от теперь уже ненужного спутника, как вдруг они наткнулись на миссис Ван Осбург, раскрасневшуюся и обессиленную, но сияющую от сознания выполненного долга.

Она послала им добрый, но равнодушный взгляд утомленной гостеприимной хозяйки дома, для которой ее гости превратились в мелькающие стеклышки в калейдоскопе усталости, но затем ее внимание сфокусировалось, и она поманила мисс Барт доверительным жестом:

— Дорогая Лили, у меня не было времени перемолвиться с вами словечком, но теперь, надеюсь, вы не заняты. Вы не видели Иви? Она повсюду вас искала, чтобы поведать свой маленький секрет, но я полагаю, вам он уже известен. Помолвка будет объявлена только на следующей неделе, но вы с мистером Грайсом большие друзья, и они оба мечтают, чтобы вы первой узнали о том, как они счастливы.

Во времена молодости миссис Пенистон высший свет возвращался в город в октябре, посему десятого октября шторы в ее резиденции на Пятой авеню были подняты, и глаза бронзового «Умирающего гладиатора» на окне в гостиной снова изучали пустую улицу.

Первые две недели после приезда являлись для миссис Пенистон домашним эквивалентом религиозных обрядов. Она «отправляла» их, перекладывая простыни и одеяла в возвышенном духе покаянного погружения в глубины сознания. Она преследовала моль, подобно тому как угрызенная совестью душа ищет тайные пороки. Верхние полки каждого шкафа готовы были выдать свои секреты, подвал и ларь с углем исследовались до самых мрачных глубин, и, во свершение последнего из очистительных обрядов, весь дом закутывался в покаянное белое, омытый искупительной мыльной пеной.

Именно эту стадию протокола застала мисс Барт, вернувшись ближе к вечеру со свадьбы у Ван Осбургов. Возвращение в город не было задумано, чтобы успокоить ее нервы. Хотя обручение Иви Ван Осбург до сих пор официально не объявлялось, это было одно из тех событий, о которых бесчисленные близкие друзья семьи уже знали, и весь поезд с возвращающимися гостями гудел намеками и ожиданиями. Лили остро осознавала свою роль в этой драме инсинуаций: она точно оценивала, какого рода веселье это событие вызвало. Бурные восторги по поводу возникших сложностей были привычной формой грубых развлечений у ее приятелей: мол, подумать только, какую шутку сыграла судьба-злодейка! Лили прекрасно умела вести себя в трудных ситуациях. С безукоризненной точностью она заняла позицию между победой и поражением: каждый намек отбивался ею без каких-либо усилий, с присущим ей блестящим равнодушием. Но она начинала чувствовать напряжение в отношениях, реакция ее становилась обостреннее, и она прониклась глубокой неприязнью к самой себе.

Такое часто случалось с ней, духовное отторжение находило вещественный выход в растущей гадливости ко всему окружающему. Она восстала против самодовольного уродства темного орехового дерева миссис Пенистон, скользкой глади плиток в вестибюле, смешанного запаха мыла и полироли, встретивших ее у двери.

Ковры на лестнице еще не постелили, и на пути в комнату ее остановил дух нахлынувшей волны мыльного раствора. Подобрав юбки, она брезгливо отскочила, со странным чувством, что такое с ней уже было, но в другой обстановке. Ей казалось, что она снова спускается по лестнице из квартиры Селдена, и, глядя вниз, чтобы выразить свое негодование производителю мыльного потопа, она встретила взгляд, подобный тому, который уже встречала однажды при схожих обстоятельствах. Это был взгляд поломойки из «Бенедикта», которая, опираясь на побагровевшие локти, осматривала ее с тем же непоколебимым любопытством, с тем же явным нежеланием пропустить ее.

— Вы что, не видите, что я хочу пройти? Пожалуйста, уберите свои тряпки, — сказала она резко.

Казалось, женщина не услышала ее, потом, без извинения, сдвинула и протащила ведро и мокрую кучу тряпья по лестничной площадке, не отрывая глаз от Лили, пока та обходила ее. То, что миссис Пенистон нанимала подобных людей, было совершенно непереносимо, и Лили, войдя к себе, решила, что эта женщина должна быть уволена сегодня же вечером.

Миссис Пенистон тем не менее была недоступна для протеста: с раннего утра она заперлась с горничной, инспектируя меха, — и это был кульминационный эпизод в драме обновления дома. Вечером Лили тоже оказалась одна: ее тетя, редко ужинавшая в ресторане, откликнулась на призыв своей кузины Ван Олстин, посетившей город проездом. Дом, в состоянии малоестественной непорочности и порядка, был тосклив, как могила, и, когда Лили после краткой трапезы между закутанными в саван буфетами забрела в недавно отполированную до блеска гостиную, она почувствовала себя заживо погребенной в удушающих пределах существования миссис Пенистон.

Обычно Лили умудрялась проводить сезон ремонта и обновления вне дома. На этот раз, однако, целый комплекс причин объединился, дабы вернуть ее в город, и главной из них было то, что у нее имелось меньше обычного приглашений на осень. Она уже давно привыкла переезжать из одного загородного дома в другой, пока окончание праздников не приводило ее друзей в город, так что зиявшие перед ней незаполненные пробелы времени остро свидетельствовали об упадке популярности. Или, как она сказала Селдену, люди устали от нее. Они приветствовали бы ее в новом облике, но как мисс Барт они знали ее наизусть. Она и сама знала себя наизусть, и ее тошнило от этой старой истории. Временами она мечтала о чем-нибудь другом, необычном, далеком, еще не испытанном, но даже самые смелые полеты фантазии ненамного удалялись от воображения уже прожитой жизни, разве что немного в иных обстоятельствах. Лили могла представить себя только в гостиной. И она должна источать элегантность, как цветок проливает аромат.