Эдит Уортон - В доме веселья

Звонок в дверь поднял ее на ноги. Герти чиркнула спичкой и замерла, прислушиваясь. Сердце у нее сначала заколотилось сбивчиво, потом она опомнилась, сознание прояснилось — ведь не так уж и редки поздние звонки при ее работе на поприще благотворительности. Она запахнула халат и пошла отворять. Дверь открылась, и перед Герти предстало сияющее видение Лили Барт.

Поначалу Герти испытала отвращение. Она отшатнулась, словно присутствие Лили высветило, как внезапный сполох, все убожество Герти. Потом она услышала свое имя, произнесенное сквозь слезы, мельком взглянула в лицо подруги и почувствовала, как руки Лили поймали и вцепились в нее.

— Лили, что такое?! — воскликнула она.

Лили отпустила ее и стояла, прерывисто дыша, как будто ей пришлось долго бежать перед тем.

— Я так замерзла — я не могу пойти домой. Пустишь погреться?

Сострадательный инстинкт Герти, повинуясь привычному зову, отмел все сомнения. Лили была всего лишь одной из тех, кто просит о помощи, именно поэтому на раздумья не было времени. Дисциплинированная добросердечность обуздала ее губы, которые кривила гримаса удивления, и заставила Герти проводить Лили в гостиную и усадить напротив угасающего очага.

— Сейчас подброшу щепок — он мигом опять разгорится.

Герти опустилась на колени, и языки пламени заплясали под ее проворными руками. Она видела странные блики огня сквозь невыплаканные слезы, от которых в глазах у нее расплывалось и теряло очертания искаженное гримасой бледное лицо Лили. Девушки молча глядели друг на друга. Потом Лили повторила:

— Я не могу пойти домой.

— Нет-нет, ты же пришла сюда. Ты продрогла и устала — отдохни, а я заварю тебе чаю.

Герти неосознанно взяла этот успокоительный тон: все личные чувства слились в едином чувстве долга, она по опыту знала, что прежде надо остановить кровотечение, а уж потом осматривать рану.

Лили тихонько сидела, съежившись у огня, приветливое позвякивание чашек за спиной утешало ее — так знакомые звуки убаюкивают ребенка, который лежит в тишине без сна. Но когда Герти пришла и встала рядом, Лили отстранила протянутую чашку и обвела отрешенным взглядом знакомую комнату.

— Я пришла, потому что не в состоянии оставаться одна.

Герти поставила чашку и опустилась на колени рядом с Лили.

— Лили! Наверное, что-то случилось… Ты можешь рассказать мне — что?

— Мне невыносимо лежать без сна в своей комнате до утра. Я ненавижу свою комнату в доме тети Джулии, и вот я пришла сюда…

Внезапно она содрогнулась, вырвавшись из состояния апатии, и прижалась к Герти в приступе внезапного ужаса:

— О Герти, эти фурии… знаешь, как шуршат их крылья, когда они пролетают одиноко во мраке ночи? Нет, конечно, не знаешь — тебе неведомы ужасы темноты…

Эти слова пробудили у Герти воспоминание о последних ее ужасных часах, и она что-то насмешливо пробормотала, но Лили, ослепленная собственной мукой, не замечала ничего вокруг.

— Ты позволишь мне остаться? Невыносимо только и думать, когда же настанет утро? Уже поздно? Ночь уже почти прошла? Бессонница ужасна — все вещи толпятся у постели и смотрят на тебя…

Мисс Фариш поймала ее блуждающие руки.

— Лили, посмотри на меня! Что-то случилось, что, Лили? Ты испугана — что тебя так напугало? Если можешь, скажи мне хоть слово, хоть полслова, чтобы я могла тебе помочь!

Лили замотала головой:

— Я не испугана — это не то слово. Представь себе, что однажды утром ты смотришь в зеркало и видишь нечто уродливое: во сне с тобой произошла отвратительная перемена! Мне кажется, со мной так и случилось, я не выношу собственного мысленного облика, я ненавижу уродство, ты знаешь, оно всегда отвращало меня, но я не могу тебе этого объяснить, ты не поймешь!

Она подняла голову и вперила взгляд в циферблат часов.

— Ночь такая длинная! Я знаю, что не усну до утра. Кто-то рассказывал мне, что отец мог всю ночь напролет пролежать без сна, представляя себе всякие ужасы. Он не был плохим человеком, просто ему не везло, а теперь я понимаю, как он страдал, лежа наедине с такими мыслями! Но я — плохая, ужасная девчонка, все мысли мои ужасны… и я всегда окружала себя плохими людьми. Есть ли этому оправдание? Я думала, что могу устроить собственную жизнь… была такой гордячкой… кичилась этим! Но я же с ними одного поля…

Ее сотрясали рыдания, и она согнулась под ними, словно дерево во время сухой грозы.

Герти ждала, стоя рядом с ней на коленях, терпеливо, наученная опытом, ждала, пока иссякнет, изойдя потоками речи, этот приступ горя. Сначала она вообразила себе, что Лили пережила какой-то физический шок на полных опасностей улицах по дороге от дома Керри Фишер, но теперь Герти видела, что здесь затронуты какие-то другие нервные центры, и мысленно содрогнулась от собственной догадки.

Рыдания стихли, и Лили подняла голову:

— Ты же знаешь не одну испорченную девушку. Скажи мне, смогут ли они когда-нибудь исправиться? Забыть о том, чем занимались прежде?

— Лили, не говори так, ты бредишь.

— Разве они не становятся еще хуже? Всегда! Оттуда нет возврата: твоя прежняя сущность — как червоточина, как груз, который тянет на дно! — Она встала, бессильно протянув руки. — Иди спать, дорогая! Ты тяжко трудишься, тебе рано вставать. Я покараулю тут у огня, ты только не гаси свет и не закрывай дверь. Все, что мне нужно, — это знать, что ты рядом.

Она положила руки на плечи Герти, и улыбка ее была похожа на проблеск рассвета над морем, усеянным обломками кораблекрушения.

— Я не могу тебя бросить, Лили. Хочешь, ложись со мной рядом. У тебя ледяные руки, тебе надо раздеться и согреться. — Герти спохватилась, внезапно вспомнив с огорчением: — Но как же миссис Пенистон? Уже за полночь! Что она подумает?

— Она уже спит. У меня есть свой ключ. Но это все равно — я не могу туда вернуться.

— И не нужно. Оставайся. Но ты должна мне рассказать, где была. Послушай, Лили, я помогу тебе выговориться! — Она крепко прижала к себе руки мисс Барт. — Постарайся рассказать, это прояснит твою бедную голову. Слушай, ты ведь ужинала у Керри Фишер… — Она помедлила, а потом, сделав над собой героическое усилие, прибавила: — Лоуренс Селден прямо отсюда направился к ней, чтобы тебя найти.

При этих словах на лице Лили растаяла скрывавшая муку ледяная корка, обнажив искреннее горе ребенка. Губы ее дрожали, глаза наполнились слезами.

— Он искал меня там? А я с ним разминулась! Ох, Герти, он пытался мне помочь. Он говорил мне, он давным-давно предупреждал, он предвидел, что я сама себе стану омерзительна!

И с замиранием сердца Герти увидела, как одно только имя его пробудило в иссушенной душе ее подруги родники жалости к себе и избыток горя полился наружу, слеза за слезой. Лили полулежала на боку в большом кресле Герти, где совсем недавно сидел Селден, и голова ее утопала в ямке, оставленной его затылком, она была так прекрасна в своем сиротстве, что Герти с острой болью ощутила неотвратимость собственного поражения. Ах, Лили не нужно было нарочно стараться, чтобы украсть у Герти ее мечту! Стоило лишь взглянуть на эту губительную красоту, чтобы ощутить ее природную мощь, понять, что любовь и власть принадлежат таким, как Лили, тогда как отречение и служение — удел тех, кого они покорили и ограбили. Но если неудержимая страсть Селдена казалась фатальной неизбежностью, то реакция Лили на его имя нанесла стойкости Герти последний сокрушительный удар. Люди проходят через такую неземную любовь и переживают ее — это испытание для сердец, способных открыться навстречу человеческому счастью. Смертная дева на берегу бессильна противостоять Сирене, влюбленной в свою добычу, — жертвы такой любви не возвращаются живыми со дна моря.