Жорж Санд - Нанон

— Останемся тут, нам нельзя им показываться, — шепнула я Эмильену, увлекая его за собой в кусты. — Они пришли за вами.

— И за тобой с Дюмоном, — ответил Эмильен, — так как вы прячете беглеца и дезертира. Посмотрим, что они станут делать; если попытаются увести с собой Дюмона, я с ними схвачусь. Место безлюдное, а нас двое на двое.

— Нет, трое на двое, потому что я тоже в счет — буду, на худой конец, швырять в них камнями. В детстве, помню, я ловко подбивала птиц, всегда попадала в цель.

Мы уже приготовились драться с пришельцами, но они спокойно простились с Дюмоном и прошли мимо, не заметив нас.

— Мы еще дешево отделались, — сказал Дюмон. — Приходили представители власти, которые охотятся за сыном каменотеса. Они спрашивали меня, как пройти к его дому, и наш осмотрели сверху донизу, но ничего подозрительного не обнаружили — все у нас простое, крестьянское, а книги я спрятал, как только заметил на тропинке этих людей. Увидев три кровати, они спросили, какого возраста и пола мои дети, и я ответил как подобает. Впрочем, особенно они меня не донимали, — ведь предписания на наш счет у них не было. Судя по всему, они не очень усердствуют, когда получают приказ арестовать какого-нибудь дезертира. В этих диких краях они, видно, чувствуют себя не очень-то уверенно, а так как я указал им неправильную дорогу, теперь они наверняка заблудятся. Но все это пустяки. Главное, чтобы Эмильен не отстегивал своей деревянной ноги и не отлучался надолго из дому.

— Мне стыдно этой недостойной, трусливой уловки, — сказал Эмильен, — но ради вас я готов на все. Скажи, Дюмон, тебе удалось выудить у них какие-нибудь новости?

— Они сказали, что во всех больших городах нынче чистят тюрьмы, попросту говоря — всех заключенных отправляют на гильотину. Наводят, мол, порядок, любо-дорого смотреть. Без суда, без следствия — кто-нибудь донес, и первый попавшийся судья выносит приговор. Но в Берри и Марше все пока спокойно. Люди не злобствуют, доносов не строчат, а с тех пор как гильотинировали бедного священника, за которого никто не посмел вступиться, казни прекратились. Нужда так вцепилась в людей, что у них нет сил для ненависти; а страх мешает им спорить друг с другом. Больше ничего мне выведать не удалось — они и сами не очень осведомлены, а особенно любопытничать я не решался.

Когда мы остались с Дюмоном наедине, он рассказал мне, что сестру короля казнили, а дофин в тюрьме.

— Скроем это от Эмильена, — сказал Дюмон. — Ведь он отказывается верить, что каратели не щадят даже детей. Ему тяжко будет осознать жестокость Республики. А то еще подумает, что за него могут арестовать Луизу.

— Боже мой, Дюмон, а почему бы нам самим не узнать, что с Луизой, и, если ей грозит опасность, не привезти ее сюда? Ночи сейчас ясные, но еще довольно длинные, десять лье — не велик путь, я выйду поздно вечером, до света доберусь до монастыря, отдохну там день, а следующей ночью снова в дорогу. Я одолевала и большие расстояния. Только вы объясните мне, как пройти в монастырь, вы тут каждую тропку…

— Ах, Нанетта! — воскликнул Дюмон. — Вижу, ты мне больше не доверяешь. Ты думаешь, я уже ни на что не гожусь, презираешь меня, ну и поделом мне.

— Не вспоминайте старое, дядюшка. Если вы и были в чем-то виноваты, я уже про это забыла. Давайте тянуть жребий, кому идти, согласны? Но ведь надо обмануть Эмильена, уйти ночью, когда он спит, чтобы к его пробуждению быть как можно дальше от дома. Вам это будет труднее, чем мне, — вы спите в одной комнате с ним, бок о бок.

— Ничуть не труднее, — возразил Дюмон. — Эмильен спит крепко, как спят в его возрасте, я легко выберусь из, дому, не разбудив его. Я уже проделывал это не раз. А днем) ты ему скажешь, что я ушел по хозяйственным делам, — тебе, мол, понадобилось что-то раздобыть. Ну, а вечером скажешь; ему правду, поклянешься, что я вернусь на следующее утро, и я обещаю не подвести тебя. Конечно, Эмильен глаз не сомкнет, будет тревожиться, но лучше причинить ему беспокойство, чем подвергать опасности малышку Луизу, и он простит мне мое непослушание. Решено, и не вздумай возражать; завтра ночью я пойду в монастырь. Мне обязательно нужно это сделать, и сделать как следует; я согрешил и перестану мучиться из-за своей вины, только когда докажу себе, что я еще человек.

Я не стала спорить с Дюмоном, так как знала, что Эмильен каждую ночь видит сестру во сне, и не считай он своим долгом оберегать нас от тревог, давно бы пошел на любой риск, только бы узнать, не стала ли Луиза жертвой преследований, которым подвергались все аристократы.

Я притворилась очень усталой, чтобы все улеглись спать раньше обычного, и скоро услыхала, как вышел из дому Дюмон. На душе у меня было неспокойно: ведь Дюмон, может быть, отправился навстречу смерти, от этой мысли я всю ночь не сомкнула глаз. Если бы Эмильен заметил его исчезновенье, он наверняка бросился бы за ним вдогонку. Он так любил своего старого Дюмона, и я представляла себе, каким градом упреков он осыпал бы меня за то, что я позволила старику уйти одному!

Но, по счастью, все обернулось для нас удачно: Дюмону не пришлось далеко идти за новостями. Решив сократить путь, он заблудился и заночевал в лесу, чтобы утром понять, куда его занесло. Оказалось, он вышел к деревушке Бонна и, подумав, что его появление может показаться подозрительным, повернул назад, так как боялся напугать нас слишком долгим отсутствием. Путешествие свое он отложил на следующую ночь, намереваясь подготовить его самым тщательным образом.

Однако по дороге домой он нос к носу столкнулся с прежним сторожем из Франквиля по имени Бушеро, старым своим приятелем, человеком честным и надежным. Они обнялись, чуть не плача, и Бушеро, проведший ночь в деревне Бонна, где жила его замужняя сестра, рассказал Дюмону все, что тот стремился узнать.

Маркиз де Франквиль скончался за границей, ненадолго пережив жену. О старшем его сыне не было никаких известий. Конфискованное имущество, в том числе парк и замок, продали с торгов, — их купил господин Костежу, можно сказать, даром. Там он поселил свою мать и молоденькую барышню, которую она называла своей внучатой племянницей. Особа эта очень редко показывается на людях, а местные крестьяне поговаривают, что это мадемуазель Луиза де Франквиль, повзрослевшая и очень похорошевшая.

Он, Бушеро, видел ее собственными глазами в двух шагах от себя и не сомневался, что это дочь маркиза; однако тем людям, которые еще помнят Луизу маленькой противной гордячкой, сказал, что это не она. Впрочем, Луизе не угрожает никакая опасность, даже если ее вслух назовут по имени. С тех пор как господин Костежу раскрыл козни Премеля и публично изобличил Памфила в том, что тот вымогал деньги у арестованных богачей и жил на взятки, сила его и уважение к нему я куда как возросли. Господин Костежу с таким упорством разоблачал этих негодяев, что добился для них смертного приговора и отправил обоих на гильотину. Кроме того, Бушеро добавил, что если Эмильен еще находится в заключении, так господин Костежу уж непременно вскорости его освободит, потому что нет на свете человека справедливее и великодушнее, чем господин Костежу.