Анатоль Франс - 5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне

Шамбри.И я действительно так думаю. Да, я думаю, что если бы нашу жизнь не украшала любовь, можно было бы умереть с тоски и отчаяния. В глубине души я сентиментален, я мечтатель.

Жермена.«Любовь — ручей, в котором отражается небо». Чудесно. Но ведь если небо и остается на месте, вода-то утекает. Вы себя ни к чему не обязываете.

Шамбри.Голубой ручей беспрестанно возрождается и беспрестанно течет журча. В его струях отражается мерцание звезд…

Жермена.А скажите: ручей этот течет из родника?

Шамбри.Гм…

Жермена.Не берет ли он скорее начало в маленьком цинковом резервуаре, от которого у вас имеется ключ и который вы закрываете, как только вам вздумается — в любой вечер, перед прогулкой?

Шамбри.Вы неблагоразумны; вы почти что повинны в издевательстве над любовью.

Жермена.Я не издеваюсь над любовью. Я издеваюсь, самое большее, над вашим ручейком.

Шамбри.Это нехорошо с вашей стороны. И тем более, что вы представить себе не можете… Если бы вы только знали…

Жермена.Да, но беда в том, что я ничего не знаю.

Шамбри.Вы считаете меня неспособным на чувство, на нежность?

Жермена.Признаюсь, у меня нет на этот счет никакого мнения.

Шамбри.Есть! Есть! Потому что я не прикидываюсь грубовато откровенным, как барон Микиэльс, потому что я не таращу глаз, как старик советник Биллен, потому что не рыдаю возле вас, в тиши, целыми вечерами, как доблестный полковник Эрпен, — вы воображаете, что я равнодушен, что мне не дано вас оценить, что я не замечаю, как вы прелестны, восхитительны, божественны.

Жермена.Я ничего не воображаю, поверьте, прошу вас.

Шамбри.Вы ошибаетесь во мне, вы мне не верите. Хотите, я скажу вам — почему? Потому, что в делах любви вы держитесь за старинную традицию, за установленные формы, за светские приличия. Вы требуете, чтобы за вами ухаживали методически, вы благоволите к серьезным, корректным поклонникам. Это заблуждение. Как терзают женщину эти господа, когда добьются ее… Не попадайтесь им в лапы; это было бы преступлением.

Жермена.Были вы на выставке акварелистов? В этом году она очень удачна.

Шамбри.Почему вы не верите, что я вас люблю? Потому ли, что я не говорил вам об этом? Так иногда ведь об этом говорят мало именно потому, что много об этом думают.

Жермена.Скажу откровенно, господин Шамбри: даже если бы вы и говорили мне об этом, — я все равно не поверила бы.

Шамбри.Почему?

Жермена.Потому что достаточно вам оказаться возле женщины, и вы говорите ей об этом, как говорят: «Пошел дождь» или: «Сегодня хорошая погода». Для вас это имеет так же мало значения… Вы и не собирались этого говорить, а скажете — и тотчас же забудете. Это просто из вежливости.

Шамбри.Нет… Вовсе нет!

Жермена.В таком случае — по невежливости, если хотите!

Шамбри.И все же я вас люблю. Если я говорю об этом, несмотря на ваше отношение ко мне, так уж отнюдь не для того, чтобы быть вежливым и даже не для того, чтобы быть невежливым, как бы мне ни хотелось этого. Я говорю так просто потому, что я искренен… и что я люблю вас.

Жермена.Смешно… По-видимому, находятся женщины, которые принимают ваши слова всерьез… Ведь если бы никто не попадался на эту удочку время от времени, — вы отказались бы… Правда, как-никак, а правда, что женщины иногда бывают глупы.

Шамбри.Нет, глуп — я. Будем же глупы. Только это и хорошо. Вы никогда не были счастливы, вы никогда не были любимы. Вы не знаете, что это такое. Не губите свою молодость, свою красоту. (Становится на колени, целует ей руки.) Не сопротивляйтесь, уступите чувству. Не будьте врагом собственного сердца. Жермена, умоляю вас… ради меня, ради самой себя.

Жермена.Встаньте! Звонят, кто-то идет…

Шамбри.Нет, не встану, никто не идет. Никто не должен входить. Это было бы нелепо. Это было бы как в театре. Я останусь у ваших ног. Я не оторву губ от вашей руки, пока вы мне не поверите.

Жермена.Ах, верю… что не вызываю у вас отвращения… Ну, встаньте же!

Те же и Сесиль.

Сесиль.Это опять я, дорогая. Здравствуйте, господин Шамбри.

Шамбри.Сударыня, как я счастлив…

Сесиль.Очень приятно! (Жермене.) Належа здесь нет?

Жермена.Он уже больше часа, как уехал… И уехал даже очень поспешно…

Сесиль.Он собирался ко мне… Но он вернется сюда. Я назначила ему здесь свиданье. Он уехал с моим мужем, который хотел по дороге показать ему какую-то лошадь, а потом завезти его к тебе. Я думала, он уже здесь.

Шамбри.О, вам придется подождать. У лошадников, как только они станут на подстилку и уставятся в круп, часы бегут, как мгновенья.

Сесиль.Вы плохо знаете господина Належа: самое большое для него удовольствие — бродить с ружьем и книгой… Но не думайте — хоть он человек и очень серьезный, он тем не менее весьма приятен.

Шамбри.И весьма умен. К сожалению, это как мебель моей тетушки Клеманс. Все говорят, что это великолепная работа Бове, но никто не видел ее без чехла. Да, если бы Належ снял с себя чехол — какой блеск! Но он его не снимает.

Сесиль.Вернее, он снимает его не для каждого. Он не банален.

Шамбри.Во всяком случае, у него есть одно преимущество, которому я завидую: он вам нравится… (Жермене.) Сударыня!

Жермена.Уходите?

Шамбри (шепотом). Я вернусь, мне необходимо с вами поговорить.

Жермена, Сесиль.

Сесиль.Он за тобой ухаживает?

Жермена.Немного… Разве это заметно?

Сесиль.Когда объяснение в любви принимается благосклонно, оно оставляет след, — как удачная прививка оспы. Кожа слегка розовеет… о, чуть-чуть!

Жермена.Тебе, видно, доставляет удовольствие говорить глупости?

Сесиль.Но, дорогая, ведь нетрудно догадаться. Он ухаживает за всеми. Он ухаживает даже за мной, за мной, хотя мужчины и смотреть на меня не хотят… Право, я не пользуюсь успехом. Сама даже не знаю почему… Я не уродливее и не глупее других.

Жермена.Ты очень хороша.

Сесиль.Нет, я не очень хороша. Я приятная. И нормальная, вполне нормальная. Помнишь, как мы с тобой ходили на уроки господина Бланшара? В географическом атласе были изображены головы представителей различных рас: чернокожих, желтых, белых. Так вот изображение белой было — вылитый мой портрет. Ты даже подписала под ним мое имя.

Жермена.А еще жалуешься! Это была Венера.