Анатоль Франс - 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле

К тому же Рабле, который нигде не мог прочно обосноваться, не прожил в Медоне и двух лет. 9 января 1552 года он отказался от обоих приходов, почему — неизвестно. Мы подходим к концу его жизни, и он покрыт для нас непроницаемым мраком.

Через несколько дней после того как он заявил о своем уходе, впервые вышла целиком четвертая книга «Пантагрюэля». Первые ее главы были изданы в Гренобле, в 1547 году. Полностью же четвертая книга закончилась печатанием 28 января 1552 года у парижского книгоиздателя Мишеля Фезанда; ей были предпосланы разрешение короля и посвящение монсеньеру Оде, кардиналу Шатильонскому.

Эта книга, отдаленная от предыдущей очень небольшим промежутком времени, составляет ее продолжение и содержит в себе морское путешествие Пантагрюэля и его друзей, устремившихся на поиски Божественной Бутылки. Мы ее просмотрим, и, конечно, не без удовольствия, ибо в ней много чудесного и драгоценного. Мы еще найдем в ней чудесные сцены человеческой комедии, хотя бескрылая и холодная аллегория слишком часто заменяет теперь то кипение, тот шум жизни, что так радует нас в предыдущих книгах.

Четвертая книга целиком посвящена путешествию Пантагрюэля и его друзей к оракулу Божественной Бутылки. Что же это за путешествие? Профессор Французского коллежа Абель Лефран отвечает на этот вопрос уверенно: «Это то самое путешествие, что так занимало умы географов и мореходов со времен Возрождения до наших дней: это рейс из Европы к западному побережью Азии через знаменитый Северо-Западный путь, огибающий северное побережье Америки, — путь, который столько раз тщетно искали [577]и практическая невозможность которого была окончательно выяснена лишь несколько лет назад».

Добрый великан и его свита сели на корабль в Талассе, близ Сен-Мало. Сен-Мало — это та самая гавань, откуда вышел и куда вернулся Жак Картье, за время с 1534 по 1542 год исследовавший реку св. Лаврентия и составивший карту Ньюфаундленда. В Сен-Мало еще в XVII веке говорили, что именно у этого путешественника заимствовал Рабле терминологию корабельного и мореходного дела, а Абель Лефран полагает, что кормчий Ксеноман, ведущий Пантагрюэлеву флотилию, — это не кто иной, как Жак Картье, королевский шкипер. Возможно, и так. Спорить мы не будем. Нам совершенно неинтересно, Картье ли это, или кто другой, поскольку Рабле не наделил Ксеномана ни одной характерной чертой, поскольку у Ксеномана нет своего лица. Точно так же не имеет смысла особенно внимательно следить по карте за продвижением Пантагрюэля, так как высаживался он лишь на островах аллегорических и путешествие его носит преимущественно сатирический характер.

Бесспорно, однако, что автор, всегда так гордившийся мощью и величием Франции и не упускавший случая прославить своего повелителя — короля, здесь, как и везде, проявляет большую заинтересованность в дальнейшем развитии морских сил французского королевства, и когда король Генрих II в 1547 году, в начале своего царствования, построил новые корабли, мэтр Франсуа во втором издании четвертой книги присоединил к флотилии доброго Пантагрюэля триремы, раубарджи, галлионы и либурны, хотя тот не испытывал в них ни малейшей нужды. Рабле предоставил в распоряжение путешественников, отправившихся на поиски Божественной Бутылки, новые, великолепные суда потому, что ему хотелось прославить флот своего короля именно в то время, когда французские мореходы стремились завладеть частью Нового Света. Рабле желал видеть Францию сильной морской державой. Не знаю, отдавал ли он себе отчет в том, чего это будет стоить, когда ратовал за строительство новых кораблей; одно можно сказать с уверенностью, что он не ставил своей целью создать синдикат строителей, поставщиков и финансистов. Тогда, как и теперь, существовали алчные поставщики, обкрадывавшие государство. Если же они слишком зарывались, король в свою очередь грабил их. Так велось тогда денежное хозяйство в сфере общественных работ.

На четвертый день наши путешественники подплыли к острову Медамоти, коему, по словам автора, «придавало особую привлекательность и живописность великое множество маяков и высоких мраморных башен, украшавших всю его береговую линию», но который, если принять во внимание, что медамоти по-гречески означает нигде, смело мог бы не существовать вовсе. Мы бы о нем не заговорили, если б Гимнаст не приобрел здесь на счет Пантагрюэля историю Ахилла, изображенную на семидесяти восьми вытканных из шелка и расшитых золотом и серебром коврах, вместе образующих прелестную сюиту. Заметим, что автор показал нам ее не из пустого каприза: в ту пору король Генрих II, желая способствовать развитию текстильной промышленности в своем королевстве, заказал себе ковры особого тканья. И вот Рабле, которому вся эта роскошь обходится недорого, во славу отечественной промышленности развертывает перед нами историю Ахилла на семидесяти восьми коврах.

Дорогой Пантагрюэль вынул из корзинки «гозала». «Гозал» — это голубь, голубь из голубятни Гаргантюа. Привязав к его лапке белую шелковую ленту в знак того, что все обстоит благополучно, Пантагрюэль выпускает его на волю, и голубь с невиданной быстротой летит к своей далекой голубятне, унося вместе с белой лентой добрые вести о путешественниках. Как видите, голубь — вестник, почтовый голубь не является новейшим изобретением.

На пятый день путешественники видят корабль. Он идет из страны Фонарии, и его пассажиры — все до одного сентонжцы. Несутся приветственные крики, корабли пристают один к другому вплотную. Панург, перейдя на борт фонарского судна, затевает ссору с торговцем баранами Индюшонком, который обозвал его очкастым Антихристом. Я забыл вам сказать, что Панург носил очки на шляпе, а Индюшонку это показалось в высшей степени нелепым. Страсти разгорелись не на шутку. Но Пантагрюэлю все же удалось примирить враждующие стороны. Панург и Индюшонок протянули друг другу руку и выпили в знак примирения. Панург, злопамятный от природы и не принадлежавший к числу тех, у кого душа нараспашку, осушив второй бокал за здоровье купца, спросил, не соблаговолит ли тот продать ему одного барана. Индюшонок, не отличавшийся мягким и покладистым характером, дурно истолковал его намерение.

— Какой, подумаешь, покупатель нашелся! — сказал он Панургу. — Гуртовщик хоть куда! Право слово, вы больше смахиваете на карманника, чем на гуртовщика…

Панурга это не обескуражило; напротив, он сделался еще настойчивее.

— Умоляю, продайте мне одного барана! Сколько вам за него?

— Дружочек, да ведь это пища королей и принцев, — молвил купец. — Мясо у них нежное, сочное, вкусное — просто объеденье. Я везу их из такой страны, где даже хряков, прости господи, откармливают одними сливами. А супоросым свиньям, извините за выражение, дают один апельсинный цвет.