Джон Пассос - 42-я параллель

– Слезай и веди, чтоб ее, эту проклятую образину… Веди под уздцы, если не умеешь править, – захлебывался слюною док бингэм.

Фейни соскочил с козел и довел лошадь до задних ворот фермы; вода протекала ему в рукав от кулака, зажавшего уздечку.

– Добрый вечер, мэм.

Док Бингэм уже вылез из фургона и кланялся выглянувшей из дому маленькой старушке. Он стоял возле нее на крылечке, укрываясь от дождя под навесом.

– Вы, надеюсь, ничего не имеете против, если я на время дождя помещу свой фургон у вас в сарае. У меня там ценный и легко подверженный порче товар и, на беду, нет брезента…

Старуха утвердительно кивнула головой.

– Это, надо сказать, очень мило с вашей стороны… Ну, Фениан, поставь лошадь в сарай и приходи сюда, да захвати с собой маленький сверток из-под сиденья… Я только что говорил моему юному другу, что я уверен – в этом доме живут добрые самаритяне, которые впустят двух усталых путников.

– Входите, мистер… Вы, должно быть, не прочь погреться у печки и обсохнуть… Входите, мистер… э-э-э?

– Док Бингэм… досточтимый доктор Бингэм, – услышал Фейни голос входившего в дом Бингэма.

Сам он промок до нитки и весь дрожал, когда вошел наконец в кухню со свертком книг под мышкой. Док Бингэм сидел, развалясь всей своей тушей, в качалке против плиты. Возле него на чисто выструганном еловом столе лежал кусок пирога и стояла чашка кофе. В кухне тепло и уютно пахло яблоками, жареной грудинкой и лампой. Старуха, облокотясь на кухонный стол, внимательно слушала дока Бингэма. Другая женщина, высокая и тощая, стояла поодаль, уперев в бока красные узловатые руки; ее жидкие рыжеватые волосы были закручены узлом на макушке. Черная с белым кошка, изогнув спину и задрав хвост, терлась в ногах у дока Бингэма.

– Вот Фениан, как раз вовремя, – произнес тот, мурлыкая не хуже кота. – Я только что говорил… рассказывал милым хозяйкам о содержании нашей интереснейшей и поучительнейшей библиотеки, о благочестивых и вдохновенных шедеврах мировой литературы. Они были так милы но отношению к нам в постигшем нас злоключении, что дело простой справедливости ознакомить их с некоторыми из наших книг.

Высокая женщина мяла в руках передник.

– Страсть люблю книжки читать, – застенчиво проговорила она, – но только нам не до книжек, разве что зимою.

Милостиво улыбаясь, док Бингэм развязал веревку и развернул пакет у себя на коленях. Одна из книжек выскользнула на пол. Фейни узнал «Королеву белых рабынь». Кислая гримаса мелькнула по лицу дока Бингэма. Он проворно наступил ногой на упавшую книжку.

– Ведь это же «Евангельские беседы», мой милый, – сказал он, – а я говорил тебе о «Кратких проповедях на все случаи жизни» доктора Спайкнарда.

Он протянул полуразвернутый пакет Фейни, который поспешно схватил его. Потом док Бингэм нагнулся, медленным плавным движением вытащил книгу из-под подошвы и сунул ее себе в карман.

– Придется мне самому сходить, – еще слаще промурлыкал он.

Как только кухонная дверь захлопнулась за ними, он яростно прорычал прямо в ухо Фейни:

– Под сиденьем, ясно тебе было сказано, крыса ты мокрая. Попробуй сыграй со мной еще раз такую штуку. Я тебе все кости переломаю.

И коленкой он так наподдал Фейни по седалищной части, что зубы у того щелкнули, и он пулей вылетел на дождь.

– Я, честное слово, не нарочно, – заныл Фейни, идя к сараю.

Но док Бингэм уже вернулся на кухню, и голос его уютно журчал, пробиваясь в дождливые сумерки вместе с первым лучом зажженной лампы.

На этот раз Фейни позаботился распаковать сверток прежде, чем нести его в дом. Док Бингэм принял книги, даже не взглянув на Фейни, и тот укрылся за выступ печной трубы. Он стоял там, окутанный парами своего сохнущего платья, и слушал раскатистый голос дока Бингэма. Он был голоден, но никому и в голову не пришло предложить ему кусок пирога.

– О, дорогие друзья мои, как передать мне вам, с какой благодарностью Всевышнему находит наконец внимающих ему слушателей одинокий проповедник Евангелия в странствиях своих среди плевел и зол мира сего. Я уверен, что эти маленькие книжки утешат, заинтересуют и вдохновят всякого, кто возьмет на себя труд прочитать их. Я настолько уверен в этом, что всегда вожу с собой несколько лишних экземпляров, которые и распределяю за умеренное вознаграждение. У меня сердце кровью обливается, что я еще не в состоянии раздавать их даром.

– А почем они? – спросила старуха, и лицо ее внезапно заострилось.

Руки костлявой женщины беспомощно повисли, и она покачала головой.

– Ты не помнишь, Фениан, – спросил док Бингэм, беспечно откидываясь в своей качалке, – не помнишь ли ты, какова была себестоимость этих книжек?

Фейни был обижен. Он не отвечал.

– Поди сюда, Фениан, – медовым голосом позвал его док Бингэм. – Позволь напомнить тебе слова бессмертного певца:

Ты, должно быть, голоден. На, доешь мой пирог.

– Нет, зачем же. Найдется у нас кусок и для мальчика, – сказала старуха.

– Кажется, десять центов, – выходя из-за трубы, выговорил наконец Фейни.

– Ну, если десять центов, я бы взяла одну, – быстро сказала старуха.

Костлявая женщина хотела что-то сказать, но было уже поздно.

Не успел еще кусок пирога попасть Фениану в рот, а блестящий десятицентовик перейти из старой папиросной коробки с буфета в жилетный карман дока Бингэма, как за окном послышалось звяканье упряжи, и сквозь дождь и мрак мелькнул тусклый свет фонаря.

Старуха вскочила на ноги и с волнением обернулась к тотчас же открывшейся двери. Грубосколоченный седой мужчина с козлиной бородкой, торчавшей на круглом красном лице, вошел в комнату и стал стряхивать воду с отворотов кожана. Худой подросток с выпяченным кадыком на тощей шее, с виду однолеток Фейни, вошел за ним следом.

– Здравствуйте, сэр, здравствуйте, сын мой, – прогромыхал док Бингэм, дожевывая пирог и допивая кофе.

– Они попросили поставить лошадь к нам в сарай, покуда дождь поутихнет. Это ничего ведь, Джеймс? – неуверенно спросила старуха.

– Ну что ж, – буркнул тот, тяжело усаживаясь в свободное кресло. Книжку старуха уже спрятала в ящик кухонного стола. – Книгами промышляете, что ли?

Он сурово поглядел на распакованный сверток.

– Так нам тут этого барахла не нужно. Ну а вы ночуйте себе на здоровье в амбаре. Не такая ночь, чтобы кого-нибудь выкидывать на улицу.

Они распрягли лошадь и сами устроились на сене над коровьим стойлом. Перед уходом из кухни хозяин заставил их отдать спички.