Исаак Башевис-Зингер - Короткая пятница и другие рассказы[Сборник]

Ответа не последовало. «Это Топиль», — подумала Кунегунда. Она никогда не встречалась с этим демоном и не могла вспомнить нужного заклинания. Все, что ей удалось пробормотать, это: «Убирайся в непроходимый лес, где нет ни человека, ни дикого зверя, приказываю тебе именем Асмодея, Сагратанаса, Беляна, Барабаса…»

Из-за двери по-прежнему не доносилось ни звука.

Дверь распахнулась, и Кунегунда увидела на пороге темную фигуру.

— Матерь Божия, — прошептала она.

— Ты ведьма, Кунегунда? — спросил грубый мужской голос.

В ужасе старуха ответила:

— Кто ты? Сжалься!

— Я Сташ, жених Янки.

«Притворяется человеком», — подумала Кунегунда, а вслух спросила:

— Чего ты хочешь, Сташ?

— Я все знаю, старая сука! Ты дала Янке яду для меня. Она мне во всем призналась…

Хотя Кунегунда и хотела закричать, но понимала, что это было бы бесполезно. Даже если бы на улице и не шумел ураган, ее голоса все равно бы никто не услышал. Она начала бормотать:

— Не яду, не яду. Если ты на самом деле Сташ, то знай, что я не хочу тебе зла. Янка плакала и говорила, что любит тебя, а ты, мой герой, не обращаешь на нее никакого внимания. Вот я и дала ей лекарство, чтобы забыть тебя. Она Богом клялась, что сохранит это в тайне.

— Лекарство? Это был змеиный яд.

— Никакого яда, мой повелитель. Если ты любишь ее, женись и ничего не бойся. Я сделаю тебе подарок. Приду на свадьбу и дам свое благословение, даже если Янка попытается выгнать меня.

— Кому нужно твое благословение? Проклятая дрянь, довольно ты пососала человеческой крови.

— Смилуйся, не губи!

— Нет.

Пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкий потолок, он подошел к кровати и изо всех сил ударил старуху. Кунегунда едва успела вздохнуть. Потом он сбросил ее на пол и несколько раз пнул что было мочи. Кунегунда услышала шум крыльев. Когда она пришла в себя, вокруг была пустынная местность без неба, с канавами, камнями и засохшими деревьями. В воздухе, как огромные летучие мыши, летали черные люди. Другие, с жерновами на шее, сидели в котлах со смолой. Женщины были подвешены за волосы, груди, ногти. Рядом праздновали свадьбу, и гости пили прямо из огромной бадьи, черпая напиток ладонями. Вскоре появились и враги Кунегунды: огромная толпа, вооруженная ножами, вилами, копьями. К ним подбежало несколько рогатых дьяволов. Все объединились против нее: Бизлибаб, Баба Яга, Бабук, Кулас, Бальвохвалец. Размахивая факелами и визжа, они бросились к ней, полные злобы и желания отомстить. «Матерь Божья, защити», — только и успела вскрикнуть Кунегунда.

На следующий день крестьяне увидели, что хижина ведьмы разрушена. Все, что осталось от нее самой, — мешок костей под обломками балок. Тело переправили на лодке в часовню. Несмотря на ужасную силу урагана, во время него погиб только один человек — Кунегунда. Янка, шедшая среди тех, кто провожал тело, улыбалась и тихонько бормотала: «Все удалось, бабушка. Сташ согласен взять меня в жены. Твой отвар помог. На следующей неделе мы поедем к священнику. Мать уже начала готовить приданое».

Ветер стих, но тучи продолжали затягивать небо, почти не пропуская тусклый свет солнца. Стая ворон прилетела со стороны болот. В воздухе чувствовался запах дыма. Половина деревни была затоплена, а другая разрушена ветром. В грязной воде отражались покосившиеся крыши, сломанные стены, упавшие деревья. Подоткнув юбки, три крестьянки ползали на коленях в том самом месте, где вчера стояла хижина Кунегунды. Они искали веревку, на которой был повешен убийца.

Жили в деревне Лапшица муж с женою: Шмуэль-Лейбл и Шоша. Шмуэль-Лейбл был наполовину портной, наполовину скорняк, к тому же полный бедняк. В портновском деле он разбирался не слишком-то хорошо. Если ему заказывали пиджак или габардин, можете быть уверенными, он шил их или слишком короткими, или слишком узкими. Говорили, будто однажды он так выкроил брюки, что одна брючина оказалась длиннее другой. Конечно же, среди клиентов Шмуэль-Лейбла зажиточные евреи не значились. Чаще всего простые люди приносили ему свою рваную да поношенную одежду, или крестьяне просили перелицевать шубы. Как и все плохие работники, он был нетороплив. Проходило несколько недель, пока он справлялся с одним заказом. Однако, несмотря на все это, следует сказать, что Шмуэль-Лейбл был человеком порядочным. Он всегда пользовался только самыми крепкими нитками, и его швы никогда не расползались. Когда его просили подправить какую-нибудь одежду, будь она даже из обычной рогожи или ситца, он честно покупал для этого только самый лучший материал, пусть даже сам и оставался потом внакладе. Хотя другие портные старались оставлять себе обрезки ткани, он все лоскутки отдавал заказчику.

Если бы не поддержка жены, Шмуэль-Лейбл давно бы уже умер. Шоша старалась помогать ему во всем, чем только могла. По четвергам она месила тесто в домах у богачей, а летом ходила в лес и собирала грибы да ягоды, а еще сосновые шишки и сухие ветки на растопку. Зимой она набивала пуховые перины для невест. К тому же она была лучшим портным, чем ее муж, и часто, когда он начинал вздыхать или бормотать что-то себе под нос, что служило верным признаком того, что он окончательно запутался и не знает, как шить дальше, она брала иголку с ниткой в свои руки и показывала ему, что следует делать. Детей у супругов не было, но вся община знала, что виноват в этом Шмуэль-Лейбл, а не Шоша, так как все ее сестры уже давно стали матерями, а брак его единственного брата оставался бездетным. Женщины уговаривали Шойгу развестись, но она не желала даже слушать об этом. Муж с женою очень сильно любили друг друга. Шмуэль-Лейбл был маленьким и кряжистым, с непропорционально длинными руками и ногами и выпуклым с одной стороны лбом, какой обычно бывает у простаков. Его красные, как яблоки, щеки не прикрывались бакенбардами, и только на подбородке росла жидкая бороденка. У него была такая маленькая шея, что казалось, голова растет прямо из плеч, словно у снеговика. Когда он шел, то всегда очень громко шаркал ногами, так что его было слышно издалека. На лице у него всегда играла добрая улыбка, и он постоянно бормотал что-то себе под нос. Когда кого-нибудь нужно было отправить с каким-нибудь поручением, всегда звали Шмуэль-Лейбла, и он никогда не отказывался.

Ешиботники надавали ему целую кучу прозвищ и частенько избирали объектом своих шуточек, но он просто не замечал этого. Когда кто-нибудь начинал их ругать, он мягко говорил: «Пусть. Мне ведь все равно. Они всего лишь дети…»

Иногда он дарил одному или другому мальчишке кусок пирога или орехи, не потому, что хотел задобрить его, а просто так, по доброте душевной.