Чарльз Диккенс - Оливер Твист

Въ эту минуту Оливеръ съ улыбкой оглянулся на нее, кивнулъ ей годовой и скрылся за уголъ. Старая леди улыбнулась ему въ отвѣтъ и, заперевъ дверь, ушла къ себѣ въ комнату.

— Увидите, минутъ черезъ двадцать, самое большее, онъ будетъ уже здѣсь, — сказалъ мистеръ Броунлоу; онъ вынулъ часы и положилъ ихъ на столъ.

— Такъ вы, дѣйствительно, надѣетесь, что онъ вернется назадъ? — спросилъ мистеръ Гримвигъ.

— А вы нѣтъ? — улыбнулся мистеръ Броунлоу.

Духъ противорѣчія съ новою силою овладѣлъ мистеромъ Гримвигомъ при видѣ улыбки своего друга.

— Нѣтъ, — сказалъ онъ, ударивъ кулакомъ по столу, — не надѣюсь. У него новый костюмъ, связка цѣнныхъ книгъ подъ рукой и пятъ фунтовъ въ карманѣ. Онъ присоединится къ своимъ пріятелямъ ворамъ и будетъ потѣшаться надъ вами. Если онъ когда нибудь вернется въ этотъ домъ, я съѣмъ тогда свою голову, сэръ!

Съ этими словами онъ придвинулся ближе къ столу, и оба пріятеля сидѣли молча, не спуская глазъ съ часовъ.

Здѣсь мы находимъ нужнымъ замѣтить, — ибо это указываетъ на важность, какую мы придаемъ нашимъ сужденіямъ, и на ту поспѣшность, съ какою мы часто выводимъ наши заключенія, — находимъ нужнымъ замѣтить, что хотя мистеръ Гримвигъ, не злой по существу человѣкъ, былъ бы очень огорченъ если бы друга его одурачили, желалъ тѣмъ не менѣе въ глубинѣ души своей, чтобы Оливеръ не вернулся.

Сумракъ ночной надвигался все больше и больше и цифры на циферблатѣ становились все менѣе и менѣе ясными, а оба джентльмена все еще сидѣли по прежнему молча и не спуская глазъ съ лежавшихъ середъ ними часовъ.

Передъ нами темная комната трактира низкаго разряда, въ самой грязной части Малой Сафронъ-Гилль; въ ней такъ темно и тускло, что въ зимнее время тамъ цѣлый день горитъ газъ, а лѣтомъ туда не заглядываетъ ни одинъ солнечный лучъ. Здѣсь у стола, на которомъ стояла небольшая оловянная мѣрка и стаканчикъ, сидѣлъ, весь пропитанный запахомъ водки, человѣкъ въ бархатномъ сюртукѣ, драповыхъ короткихъ брюкахъ, полусапожкахъ и чулкахъ, котораго только неопытный полицейскій агентъ не рѣшился бы признать при этомъ тускломъ свѣтѣ за мистера Вилльяма Сайкса. У ногъ его сидѣла бѣлая съ красными глазами собака, которая занималась тѣмъ, что то и дѣло подмигивала своему хозяину и облизывала большую свѣжую рану съ одной стороны рта, результатъ недавняго, повидимому, столкновенія.

— Смирно ты, гадина! Смирно! — сказалъ мистеръ Сайксъ, прерывая вдругъ молчаніе. Были ли размышленія его до того серьезны, что на него дѣйствовало раздражающимъ образомъ простое миганье собаки, или самъ онъ былъ взволнованъ этими размышленіями, неизвѣстно, но только ему захотѣлось, вѣроятно, на комъ-нибудь излить свою досаду, и потому онъ далъ пинка ногой ни въ чемъ неповинному животному.

Собаки въ большинствѣ случаевъ никогда не мстятъ за обиды, наносимыя хозяевами, но собака мистера Сайкса отличалась такимъ же темпераментомъ, какъ и ея владѣлецъ, и къ тому же чувствовала, вѣроятно, что ее оскорбили совершенно незаслуженно. Схвативъ зубами одинъ изъ его башмаковъ, она сильно тряхнула его и вслѣдъ за этимъ съ глухимъ ворчаньемъ отскочила въ сторону, какъ разъ во время, чтобы увернуться отъ оловянной мѣрки, которую Сайксъ поднялъ надъ ея головой.

— Какъ ты смѣешь? Какъ ты смѣешь? — крикнулъ Сайксъ, схватывая одной рукой кочергу, а другою открывая большой складной ножъ, вынутый имъ изъ кармана. — Поди-ка ты сюда, діяводъ! Иди сюда! Слышишь ты?

Собака слышала, безъ сомнѣнія, потому что мистеръ Сайксъ говорилъ самымъ высокимъ діапазономъ своего хриплаго голоса, но не имѣя, по всей вѣроятности, никакого желанія подставить подъ ножъ свое горло, она оставалась тамъ, гдѣ была, и только заворчала сильнѣе прежняго, а затѣмъ схватила зубами конецъ кочерги и съ бѣшенствомъ принялась грызть его.

Такое неожиданное сопротивленіе еще больше взбѣсило мистера Сайкса; онъ присѣлъ къ полу, и съ бѣшенствомъ напалъ на животное. Собака прыгала справа на лѣво и слѣва направо, кусалась, рычала, тявкала, а Сайксъ отпихивалъ ее и ругался, билъ и изрыгалъ проклятія. Борьба достигла уже самаго критическаго момента для обоихъ, когда дверь открылась вдругъ и собака, воспользовавшись этимъ благопріятнымъ случаемъ, выпрыгнула въ нее, оставивъ Вилля Сайкса съ кочергой и складнымъ ножемъ въ рукахъ.

Въ каждомъ спорѣ только двѣ стороны, говоритъ старая поговорка. Мистеръ Сайксъ, разсерженный тѣмъ, что ему помѣшали расправиться съ собакой, напустился на вновь пришедшаго.

— Какой тутъ еще чортъ вздумалъ вмѣшиваться между мной и моей собакой? — крикнулъ онъ съ бѣшенствомъ.

— Не знаю, милый мой, не знаю, — съ униженнымъ видокъ отвѣчалъ Феджинъ, потому что вновь пришедшій былъ именно этотъ еврей.

— Не знаешь, трусъ ты этакій, воръ! — заревѣлъ Сайксъ. — Не слышалъ ты развѣ, какой здѣсь шумъ?

— Ни единаго звука… такъ же вѣрно, какъ то, что я живой человѣкъ, Билль, — отвѣчалъ еврей.

— О, разумѣется! Ты ничего не слышалъ, ничего, — съ ироніей прервалъ его Сайксъ. — Вползешь и выползешь и никто не услышитъ, какъ ты войдешь и выйдешь. Хотѣлось бы мнѣ, чтобы ты былъ собакой всего полминуты тому назадъ, Феджинъ.

— Почему? — спросилъ еврей съ принужденной улыбкой.

— Потому что правительство наше, которое заботится о жизни гакихъ людей, какъ ты, которые трусливѣе любой дворняжки, позволяетъ людямъ убивать собакъ, когда имъ вздумается, — отвѣчалъ Сайксъ, выразительно размахивая можемъ. — Вотъ почему!

Еврей потиралъ руки, сидя за столомъ, и дѣлалъ видъ, что отъ души смѣется шуткѣ своего друга. На самомъ же дѣлѣ онъ чувствовалъ себя очень неловко.

— Скаль зубы, скаль зубы! — сказалъ Сайксъ, ставя на мѣсто кочергу и злобно посматривая на него. — Никогда не удастся тебѣ посмѣяться надо мной. Ты у меня въ рукахъ, Феджинъ, и, чортъ меня возьми, я не выпущу тебя изъ нихъ! Пропаду я, пропадешь и ты! Въ твоихъ интересахъ заботиться обо мнѣ.

— Вѣрно, вѣрно, милый мой, — сказалъ еврей, — знаю я это; у насъ… у насъ… общій интересъ, Билль… общій интересъ.

— Гм!.. — промычалъ Сайксъ съ такимъ видомъ, какъ будто думалъ, что въ этомъ случаѣ еврей заинтересованъ больше, чѣмъ онъ. — Ну, что ты хотѣлъ сказать мнѣ?

— Все прошло благополучно черезъ плавильный тигель, — отвѣчалъ Феджинъ, — сейчасъ получишь свою долю. Здѣсь больше, чѣмъ тебѣ слѣдуетъ, мои милый!.. Ну, въ другой разъ ты мнѣ передашь и…

— Переставь ты меня морочить! — перебилъ его Сайксъ. — Ну, гдѣ оно? Давай сюда!

— Сейчасъ, Билль! Дай время, дай время, — отвѣчалъ еврей. — Вотъ! Всѣ въ сохранности!

Говоря это, онъ вытащилъ изъ-за пазухи старый бумажный платокъ и, развязавъ большой узелъ на одномъ изъ угловъ, вынулъ оттуда небольшой свертокъ бумаги. Сайксъ вырвалъ его изъ рукъ еврея, развернулъ и принялся считать соверены.