Джек Керуак - Пик (это я)

— Настанет день, когда один гигантский разум покажет по телевидению Второе пришествие и каждый человек это увидит у себя в голове посредством «мозгового телевидения», которое сам Христос причислит к чудесам, и никто не избежит познания Истины, и все будут спасены. И потому я призываю вас всех, мужчин и женщин нашего мира, жить как можно праведнее и быть добрее друг к другу — вот единственное, что нам нужно. Мы все должны это знать.

С этими словами он преспокойно повернулся и зашагал прочь, а Шнур, довольный и радостный, глядя ему вслед, захлопал в ладоши. Все остальные тоже захлопали, и мужчина удалился в лучах славы. Вот такая странная история, дед.

После этого человек из Армии спасения заголосил: «Разве вы еще не поняли? Господь грядет!» — но тут раздался громкий скрежет и лязг, засверкали красные огни, и я отскочил в сторону. По улице неслись пожарные машины, на каждой — целая команда важных и недовольных пожарников в касках. Ух ты! Все всполошились, а Шнур крикнул: «Ого!» Толпа с интересом уставилась на машины, но скоро все стихло, ничего больше не происходило, и люди снова заскучали.

Пришло время уходить, и Шнур сказал:

— Когда-нибудь мы вернемся сюда, на Тайм-сквер, а сейчас пора уходить в ночь, как ушел старик с белыми волосами, и идти, идти, пока не придем на другой конец этой бескрайней Америки, пока не покорим эти огромные пространства, пока, целые и невредимые, не остановимся на берегу Тихого океана и возблагодарим Господа. Ты готов, Пик?

— Да, — ответил я, и мы пошли.

В восемь вечера мы уже стояли перед тоннелем Линкольна в желтом свете фонарей. Начало моросить, и мы даже немного расстроились — ведь путешествие еще даже не началось, — зато с первого раза, почти сразу, поймали машину. Как будто она нас ждала за углом и человеку за рулем оставалось только со словами «Рад вас видеть», не дожидаясь, пока мы проголосуем, с улыбкой распахнуть перед нами дверь. Это был огромный желтый грузовик с надписью «Пенско», кабина у него была высотою добрых двенадцать футов, шины — самые большие в мире, а за прицепом, если стоять на другой стороне дороги, ничего не видно. Шнуру пришлось меня подкинуть, чтобы я смог забраться в эту громадину, а наверху водитель схватил меня, как футбольный мяч. Когда я уселся, почудилось, будто я на верхушке высоченного дерева. Шнур запрыгнул следом, затащил чемодан с нашими вещами, и мы поехали.

— Это твой младший брат? Незачем ему мокнуть, в два счета простудится, — сказал водитель, куда-то нажал, что-то два раза дернул, стал нажимать на педали, как органист, и — бум! — огромный, как гора, грузовик зарычал, тронулся с места и вкатился в тоннель. Водитель был белый. Его звали Норидьюс, и он заставил этот тоннель дрожать и сотрясаться до самого Нью-Джерси.

Мы много часов добирались до Пенсильвании, но за это время Норидьюс больше не сказал ни слова, а мы со Шнуром сидели и любовались, как он ведет по шоссе эту махину, которую не догонит никакой автобус. Когда мы с ревом проносились мимо других машин, напрочь заслоняя им видимость, думаю, люди в этих машинах вздрагивали от страха. Только один раз, на холме, мы сбавили скорость, чтобы пропустить людей, но полностью так и не остановились. Тормоза у нас были самые мощные в мире, иначе, когда впереди зажигался красный свет, нельзя было бы удержать этот громадный прицеп, который норовил в нас врезаться; водитель со всех сил давил на педали, а они послушно заставляли остановиться колеса. Трейлер тогда, взбрыкнув, как мул, сбрасывал скорость, но все же продолжал медленно ползти, как бы говоря, что не может тратить время на всякие там светофоры, хотя водитель приказывал остановиться. «Все время рвется вперед», — сказал водитель.

В Нью-Джерси дождь шел уже по-настоящему, и знаешь, дед, кого мы с братом увидели? Вдоль шоссе в желтом свете фар шагал тот самый белый старик с развевающимися серебряными волосами, и дождь клубился над ним как дым. Вид у старика был одновременно и несчастный, и гордый.

— Не повезло ему. Недалеко уехал, — сказал Шнур.

Мы прогромыхали мимо. Старик шагал себе, подставив лицо дождю и погрузившись в свои мысли, как будто и не было никакого дождя, а он сидел у себя в комнате.

— Что этот замечательный джентльмен собирается делать? — сказал Шнур. — Он мне напоминает Христа, который странствует по нашей безрадостной земле. Держу пари, что старик не платит налогов, а свою зубную щетку потерял еще на Бонусном марше [11] Бонусный марш — многотысячная демонстрация ветеранов Первой мировой войны (Вашингтон, 17 июня 1932 г.), требовавших досрочной выплаты пенсий; по приказу президента Гувера была разогнана армией. . Что ж, с каждым такое может приключиться. Вот так-то.

У старика были яркие голубые глаза, я заметил это, когда мы проезжали мимо. Потом мы встретились еще раз, расскажу тебе как-нибудь при случае.

Мы промчались по улицам Нью-Джерси, запруженных народом, выехали на шоссе и увидели знак, на котором было написано «Юг» со стрелкой, указывающей налево, и «Запад» со стрелкой вниз. Мы выбрали стрелку вниз и покатили на Запад. Темнело, все вокруг становилось похоже на деревню, и скоро начались холмы.

До Пенсильвании, куда нас вез наш водитель, мы ехали довольно долго, и в Гаррисберг, штат Пенсильвания, где он жил, приехали, наверно, часов через пять. В дороге я немного поспал. Дождь все еще шел, а в кабине было тепло и уютно. Пока все складывалось отлично, и Шнур сказал, что мы не сильно отстаем от Шейлы.

В полночь в Гаррисберге водитель сказал: чтобы мы не теряли времени, он высадит нас за городом на развязке, — и на ходу показал где. Развязка эта была безлюдная, мокрая от дождя и такая темная, что я не удержался и всхлипнул; тогда водитель сказал: ладно, он еще немного нас подвезет, чтобы убедиться, что мы на правильном пути в Питтсбург, и показал на запад, а потом добавил, что знает короткую дорогу через центр. Да, это самый удобный путь. В Гаррисберге повсюду огни отражались в лужах, город выглядел тихим и унылым. Под большими серыми мостами текла река Саскуэханна, а на главной улице люди ждали полуночного автобуса.

Когда наш трейлер притормозил на красном, водитель повторил свои наставления, Шнур его сердечно поблагодарил, и мы выпрыгнули из кабины. И побрели под дождем по городу к другому шоссе в надежде, что там нас подберут.

— Нам повезло, — сказал Шнур. — Будь я один, ничего бы не вышло. Такому малышу, как ты, все сочувствуют, надеюсь, и дальше будем двигаться в том же темпе. Ты мой талисман, Пик. Что ж, потопали, старина…

Дома в Гаррисберге очень старые, еще времен Джорджа Вашингтона, как сказал Шнур. В одной части города — все кирпичные, с покосившимися трубами, какие-то старомодные, но очень аккуратные. Шнур сказал, что город держится столько лет, потому что стоит на берегу великой старой реки.