Джек Керуак - Пик (это я)

— Чувствую, мой долг перед дедом этого малыша присмотреть, чтобы о нем как следует позаботились, — сказал мистер Отис. И, повернувшись к моему брату, добавил, опять покачав головой: — Боюсь, и ты с этим не справишься. — Тут я подумал, что мистер Отис, как и все здесь, ненавидит моего брата. — Там, на севере, у тебя есть работа?

— Так точно, сэр, — ответил брат, посмотрев ему прямо в глаза, и снова сунул шапку под мышку.

Но мистер Отис не спешил прекращать расспросы:

— А никакой другой одежды у тебя с собой нету?

И все уставились на моего брата, который и вправду был одет не ахти как.

— Все, что у тебя есть — это армейская куртка, дырявые штаны, которые вытянулись на коленях и волочатся по земле — кажется, ты вот-вот их потеряешь, — красная рубашка, которую давно не стирали, стоптанные армейские ботинки и этот нелепый берет. Думаешь, я поверю, что у тебя есть работа, раз ты приехал домой в таком виде?

— Что ж, сэр, сейчас в Нью-Йорке такая мода.

Но такой ответ не устроил мистера Отиса, и он спросил:

— А эта козлиная бороденка — тоже мода? Послушай-ка меня. Я сам только что вернулся из Нью-Йорка. Не постыжусь сказать, это была моя первая туда поездка, но я не сомневаюсь, что там невозможно жить, будь ты белый или цветной. Не вижу ничего дурного в том, если ты вернешься домой и станешь тут присматривать за братом, благо дом твоего деда все еще стоит, да и работу здесь можно подыскать не хуже, чем в любом другом месте.

— Дело в том, сэр, что в Нью-Йорке у меня жена.

— Она работает? — тут же спросил мистер Отис.

И мой брат, на секунду запнувшись, ответил:

— Да, работает.

— А кто же будет присматривать за малышом днем, пока вас нет дома?

Глаза у моего брата опять стали наливаться кровью, потому что он больше не мог придумать, что ответить.

Знаете, я с самого начала скрестил пальцы на счастье и ужасно обрадовался, когда мы с братом пошли было к двери, а сейчас получалось, что мы снова застряли в этом чертовом доме, и я от страха прямо похолодел.

— Днем он будет ходить в школу, — сказал брат и посмотрел на мистера Отиса так устало и удивленно, что тот усмехнулся и ответил:

— Не смею сомневаться в ваших намерениях, но все-таки: кто будет забирать мальчика из школы и вести домой по улицам этого бессердечного города с диким движением? Кто будет переводить его через дорогу, чтобы он, не приведи Господь, не угодил под грузовик? И еще. Где мальчик будет дышать свежим воздухом? И как ему найти друзей, которые в свои четырнадцать еще не ходят с ножами и пистолетами? Отроду ничего подобного не встречал. Я не желаю этому мальчику такой жизни и думаю, его дед в свои последние дни меня бы поддержал. Я забочусь о мальчонке из чувства долга перед моим старым другом, который учил меня ловить рыбу, когда я был не выше его колена. Вот так-то. — Мистер Отис повернулся к тете Гастонии и тяжело вздохнул. — Нужно подыскать мальчику хороший дом, пусть там растет до тех пор, пока сам не сможет о себе позаботиться. Это единственное правильное решение. — Мистер Отис достал из кармана пальто красивый блокнот, снял колпачок с красивой ручки и очень аккуратно что-то написал. — Утром я первым же делом сделаю все необходимые распоряжения, а пока мальчик останется здесь. Я уверен, мэм, — сказал он, обращаясь к тете Гастонии, — вы понимаете, что так будет правильно.

Мистер Отис говорил ясно и хорошо.

Но для меня тут не было ничего хорошего, потому что я не хотел оставаться в этом доме ни дня, ни минуты, ни секунды, не хотел, чтобы меня отправили в другой — ХОРОШИЙ — дом, о котором говорил мистер Отис, не хотел, чтобы мой бедный брат уходил прочь по дороге, такой одинокий и печальный. Он то и дело оглядывался, тяжело ступая и поднимая пыль своими армейскими ботинками, а дети тети Гастонии бежали за ним следом, потому что он им очень понравился и они хотели, чтобы он снова побегал по комнате, шаркая подошвами и смешно кланяясь, как тогда, в доме, но он уходил. Мистер Отис стоял на крыльце и разговаривал с дядей Симом, пока мой брат не скрылся в лесу, а потом сел в свой большой автомобиль и уехал.

Ну а я… я остался.

Вечером все легли спать. Мне пришлось улечься вместе с тремя братцами, и я опять не сомкнул глаз и все время спрашивал себя: «Ох, что же теперь со мной будет?» У меня даже плакать сил не осталось. Все пошло не так, как мне хотелось, и тут я уже ничего не мог поделать. Господи, как долго длилась эта ужасная ночь.

А потом я все равно уснул и проснулся оттого, что на улице разлаялись собаки. Дядя Сим, не вставая, открыл окно и завел свое:

— Заткнитесь! Кончайте тявкать! Пошли вон!

— Почему они лают? — спросила тетя Гастония.

Дядя Сим вышел посмотреть, а когда вернулся, сказал:

— На дерево забрался черный кот и шипит на них сверху.

И снова залез в кровать.

— Черный кот, уходи прочь, — пробормотала тетя Гастония, перекрестилась и повернулась на бок.

А потом Уиллис, который спит у окна, спросил:

— Кто это?

И тут я услышал тихое «шшш» и посмотрел в окно. Ого! Там был мой брат. Мы с Уиллисом переползли через малыша Генри и прижались носами к сетке в окне, а следом за нами — и Джонас.

— Это тот дядька, который плясал! — сказал Уиллис и захихикал.

Мой брат приложил палец к губам и повторил:

— Шшш!

Все прислушались, не проснулись ли дядя Сим, тетя Гастония или старик Джелки, который храпел в углу, но они спали, а собаки продолжали подвывать, и нас не было слышно.

— Ты зачем вернулся, мистер Плясун? — спросил малыш Уиллис.

— Да, зачем? — повторил Джонас.

А малыш Генри закричал во сне, ужасно громко:

— Аааа! Отпусти мою ногу!

Все попрыгали обратно под одеяло, а брат исчез из окна. Ух, у меня прямо дух захватило. Но, слава Богу, никто не проснулся.

Мы все опять тихонько вернулись к окну.

— Ты будешь еще выкобениваться? — спросил Джонас, а малыш Генри, который от своего крика проснулся, тоже посмотрел в окно, протер глаза и сказал:

— Ты будес есё выкабениваца? — он всегда повторял все, что говорил Джонас.

Брат снова сказал «шшш», а малыш Генри приложил палец к губам, посмотрел на всех по очереди и — представляете? — толкнул меня локтем, как будто это я поднял шум, и все снова уставились на моего брата.

— Я пришел за Пиком, — сказал брат, прикрыв рот рукой, — но завтра или на следующий год я вернусь, станцую для каждого из вас и всем дам по пятьдесят центов. Идет?

— А почему ты сейчас не хочешь станцевать? — спросил малыш Уиллис.

— Хотя бы чуть-чуть? — добавил Джонас.

— Цуть-цуть, — повторил за ним малыш Генри.

Брат наклонил голову набок, посмотрел на всех по очереди и сказал:

— Я верю, что где-то все-таки есть рай. Пик, одевайся, только тихо, а я, так и быть, станцую для этих ребят.