Стефан Цвейг - Легенда одной жизни

Она не может от волнения продолжать свою речь, затем порывисто подходит к столу и достает из-под разбросанных листков рукопись.

Вот… читай… здесь… может быть, он сам говорит…

Фридрихв растущем волнении, с радостным и, в то же время, гневным восторгом перелистывая рукопись.

«Геро и Леандр»?!. Его рукопись… почерк отца?.. Она у вас… а мне говорили, что он уничтожил ее и день венчания… Как могли они… они говорили мне…

Мария.

Да, чего только они не говорили!..

Фридрих.

Его рукопись!.. Найдена вновь… существует… не уничтожена!.. Шильон, 1861… Шильон?.. Отец писал это в Шильоне?.. А они говорили: во Флоренции… Стихотворение на титульном листе… Я не знаю этого стихотворения… Вам… вам посвященное… можно мне прочесть его… можно?

Мария,прислонившись к стене, с закрытыми глазами.

Прочтите его!.. Прочтите вслух… чтобы мне еще раз услышать его в звуках вашего… его голоса…

Фридрих,дрожащим голосом, начинает читать.

Мария,мечтательно повторяя последнюю строку.

В веках признательность нетленна!

Фридрих,пылко.

Но ведь это… это чудовищное заблуждение… вам… вам посвящена эта поэма!.. А я, мы все… весь свет думал, что моей матери… С детских лет благоговейно взирал я на нее, как на ту, чья жизнь послужила канвою для этой вечной поэмы… А она вдохновлена вами! Вами!

Вскакивая.

Дайте мне… дайте мне эту рукопись! На один только час!

Мария.

Но зачем?

Фридрих.

Я должен им показать ее! Пусть они знают!

Мария.

Какой же вы ребенок!.. Вы думаете, ваша мать… не знает этого так же… как я…

Фридрих.

Она знала… она… знает это? и Бюрштейн тоже?

Бурно.

Но, в таком случае, это обман! Ложь, которая вопиет к небу! Так вот как… вот как они хранят отцовскую память?!. О, теперь я понимаю их боязнь, их испуг!.. Теперь я знаю все… но ведь я всегда знал, всегда чувствовал это… О, теперь мне все становится ясным… Но как они дерзнули так подделать его слова, его живые слова?.. На-смерть растоптать жизнь, которая была ему дорога!..

Мария.

Да, на-смерть растоптать, Фридрих Франк, это вы правду сказали. Они меня па-смерть раздавили, заживо втоптали в землю, разбили надгробную плиту с моим именем, чтобы никто не узнал, кем я была… Но вы это узнаете, вы, его сын, узнаете, как много они скрыли… все, все… О, эти полные отчаяния годы безвестности… О, эти первые годы забот и страшной нищеты… когда целыми ночами мы сидели, зимою, в нетопленной комнате… он — за работою, а я — за шитьем, пока у меня не застывали пальцы и глаза не затуманивались слезами… Так сидели мы… и это длилось годы, — чтобы только заработать несколько марок и чтобы он мог продолжать учение… Мы голодали, чтобы скопить денег на экзамен, пфенниг за пфеннигом… Мою последнюю юбку отнес он в заклад, чтобы попытать счастье в игре… Ах ведь он всегда носился с безумной мечтою сразу разбогатеть, вырваться из нищеты, добиться возможности творить… И когда я потом получила небольшое наследство от тетки, мы уехали в Швейцарию, в Шильон, и там он впервые почувствовал себя свободным, там создал он свои великие произведения… из моей крови, из моих ночей он сотворил их. Это — мои дети… и у меня их отняли, украли… раздавили меня на-смерть… как паука, как мерзкое и грязное животное, вымели меня метлою из его творений… из памяти… выгнали меня из дому, как чужую…

Фридрих.

Ради создателя… в трилогии… это видение в ночи, тень над его письменным столом… скрип ножниц, проскальзывающий в стихотворение… эти прекраснейшие из его стихов…

Мария.

Они — мои, мои! Как и эти письма! Как «Геро и Леандр»! И все они у меня украли… все! Как и его самого!

Фридрих.

Постойте… одно мгновенье… Дайте мне притти в себя… Все это на меня обрушилось так внезапно… Постойте.

Быстро ходит взад и вперед, потом вдруг останавливается.

Но как могли вы молчать? Как терпели этот обман?

Мария.

Я молчала… потому что не могла это представить себе… Как и вы, я думала всегда, что это невозможно… всегда надеялась, что будет день, когда кто-нибудь встанет и скажет: «Правду! Мы требуем правды! Ради живого человека!..» Но они все глубже зарывали меня в землю, все больше лжи валили на меня, пока… пока я не стала задыхаться от омерзения… Мне надо было крикнуть: «На помощь!» — но я не хотела… Я не переставала надеяться, что кто-то явится…

Фридрих.

И он явился! Клянусь своей жизнью, он явился! Не хочу я знать ни отца, ни матери, ни отчего дома пред лицом этого долга!.. Я хочу быть сыном человека, а не легенды… Клянусь жизнью, вы воскреснете, Мария Фолькенгоф! Я уплачу этот долг!.. Но теперь вы все должны мне сказать, всю правду… Теперь я уже не прошу, я требую этого. Скажите мне все откровенно: отец мой покинул вас?

Мария.

Не будем об этом говорить.

Фридрих.

Вы лелеяли его юность, вы прошли с ним сквозь нищету, сквозь тяжелые годы, а он покинул вас, едва лишь стал свободен?

Мария.

Не будем об этом говорить. Вы его сын, и я не буду вас против него восстанавливать.

Фридрих.

Но мне все должно быть ясно. Мне это необходимо. Я хочу знать человека, который был моим отцом: его скрыли от меня, отдайте мне его. Я знаю, он поступил с вами дурно…

Мария.

Не собираетесь ли вы быть судьею своего отца? Я его обвинительницей быть не хочу. Ни за что! Ни за что! Я вижу, вы его не любите…

Фридрих.

Я любил его и хочу его любить, — так же любить, как я его почитаю. Уже много лет борюсь я за него и за эту любовь. Но мне преградили дорогу к нему ложью и легендами… слишком возвысили его надо мною, сделали слишком чужим… Не бойтесь правдою разрушить передо мною его образ… Напротив!.. Я хочу его узнать, хочу узнать себя в нем… Говорите же, говорите! У вас его отняла моя мать?..

Мария.

Оставьте в покое свою мать! Она его тоже любила.

Фридрих.

Нет, я желаю это знать! Отчего он покинул вас?.. Кто в этом виноват?..

Мария.

Не будем говорить об этом… Я не хочу!

Фридрих.

Нет, я спрашиваю! Я спрашиваю: кто виноват?

Мария,взволнованно.

Кто виноват?.. Кто виноват в том, что он меня покинул?.. Кто?

Внезапно, простирая к нему руку.

Ты! ты виноват!

Фридрих,отшатнувшись.