Жорж Санд - Мельник из Анжибо

Таким образом, радость, испытанная Марселью поздним вечером, была омрачена для нее последующими крайне тягостными часами. Крики безумной временами прекращались, а затем возобновлялись, становясь еще страшнее, еще ужаснее. Они не затихали постепенно, а обрывались внезапно, на самой пронзительной ноге, словно их останавливала насильственно причиненная смерть.

— О боже! Ее словно убивают! — воскликнула Роза; у нее не было ни кровинки в лице, ее шатало, но усилием воли она удерживалась на ногах. — Это похоже на казнь, — добавила она.

Марсель не стала говорить ей о том, каким жестоким пыткам подвергается безумная в своем воображении постоянно и, конечно, сейчас тоже. Она скрыла от Розы разговор между нею и безумной в парке. Время от времени она заглядывала к больной и всякий раз находила ее в одном и том же положении: Бриколина лежала на полу, крепко обхватив руками ножку кровати, и, казалось, едва дышала, изнемогая от крика, по глаза у нее были открыты и смотрели пристально куда-то вдаль, а мозг, как можно было судить, лихорадочно работал. Бабушка, стоя перед ней на коленях, безуспешно пыталась подложить ей под голову подушку или просунуть в ее стиснутый рот ложку с успокоительным питьем. Госпожа Бриколен сидела в кресле напротив, бледная и неподвижная; на ее резких, Энергичных чертах лежала печать глубокого страдания, но видно было, что эта женщина перед самим богом не признается в своем преступлении. Толстая Шунетта забилась в угол и рыдала, не помня себя; она не предлагала своих услуг, и никому в голову не приходило их от нее требовать. На лицах всех трех женщин была написана горькая безнадежность. Только безумная, казалось, в те минуты, когда она переставала вопить, предавалась мрачным, мстительным мыслям. Из соседней комнаты доносился храп: господин Бриколен спал тяжелым, беспокойным сном; порой, видимо, его мучили кошмары, и тогда он просыпался, но затем засыпал опять. Из-за противоположной стены слышались кашель и кряхтенье папаши Бриколена; он был равнодушен к чужим страданиям — у него едва хватало сил переносить свои собственные.

Наконец около трех часов утра безумная совсем изнемогла от владевшего ею дикого возбуждения, и ее напряженное, как струна, тело расслабло. Удалось уложить ее в постель, причем она этого даже не заметила. Очевидно, уже много ночей она ни на мгновение не сомкнула глаз, потому что сейчас сразу погрузилась в глубокий сон. Все, включая и Розу, которой госпожа де Бланшемон поспешила сообщить утешительную новость, тоже смогли отправиться на покой.

Если бы Марсель не сочла, что в таких обстоятельствах она должна посвятить себя заботе о бедняжке Розе, она прокляла бы свое недальновидное решение поселиться в этом доме, обиталище скупости и горя, и поспешила бы найти себе другое жилье, не столь чуждое всему духовно возвышенному, не столь отталкивающее в благополучии и мрачное в несчастье. Но она отвергла мысль уйти отсюда, какие бы новые неприятности ни ждали ее здесь, пока она сможет быть полезной своей юной приятельнице. К счастью, утро было спокойным. Все проснулись очень поздно, и Роза еще спала, когда госпожа де Бланшемон, сама только успевшая открыть глаза, получила из Парижа нижеследующий ответ на письмо, написанное ею свекрови всего три дня тому назад, — такова быстрота современных средств сообщения.

Письмо графини де Бланшемон ее невестке Марсели, баронессе де Бланшемон

«Дочь моя!

Да укрепит вас господь в том мужестве, которое он вам даровал! Оно не удивляет меня, сколь оно ни велико. Не хвалите за мужество меня. В моем возрасте остается уже недолго страдать! В вашем же… к счастью, еще неясно представляют себе, как долго длится жизнь и как она трудна! Дочь моя, ваши проекты достойны всяческой похвалы, они превосходны и тем более разумны, что властно подсказываются обстоятельствами; более властно, нежели вы предполагаете. Мы тоже разорены, моя дорогая Марсель, и, вероятно, не сможем ничего оставить в наследство нашему любимому внуку! Долги моего несчастного сына оказались намного больше, чем вам было известно и чем можно было предвидеть. Мы получим отсрочку у кредиторов, но принимаем на себя ответственность за покрытие долгов, а это значит, что Эдуард лишается того приличного состояния, на которое он мог рассчитывать после нашей кончины. Воспитайте же его в простоте. Научите его создавать для себя источники средств существования собственными дарованиями. Привейте ему чувство собственного достоинства, дабы он мог стойко перенести несчастье и сохранять впредь независимость. Когда он станет взрослым мужчиной, нас уже не будет на свете. Пусть он почитает память своих деда и бабки, которые сделали выбор в пользу дворянской чести внука, а не его беззаботной жизни в будущем и оставили ему в наследство лишь доброе, незапятнанное имя. Сын банкрота заполнил бы свою жизнь предосудительными наслаждениями; сын виновного отца будет по крайней мере иметь некоторые обязательства перед памятью тех, кто оберег его от людского порицания. Завтра я напишу вам подробно. Сегодня я слишком потрясена открывшейся перед нами новой бездной и ограничиваюсь кратким сообщением о случившемся. Я знаю, что вы способны все понять и все перенести. Да благословит вас бог, дочь моя! Я восхищаюсь вами и люблю вас».

— Эдуард! — воскликнула Марсель, покрывая поцелуями личико спящего сына. — В книге судеб было записано, что тебе выпадет прекрасный и, быть может, счастливый жребий не унаследовать богатства и высокого положения твоих предков! Так в один день гибнут состояния, накопленные за века! И так вот бывшие владыки мира, увлекаемые скорее неизбежностью, нежели собственными побуждениями, берут на себя выполнение предначертаний мудрости господней, которая помимо нас старается об уравнении возможностей всех людей. Да будет тебе дано понять впоследствии, дитя мое, что этот высший закон спасителен для тебя, ибо он определяет тебе место среди овен, коих Христос держит от себя одесную, и отделяет от козлищ, кои находятся ошую от него. Господи, ниспошли мне силы и мудрость, необходимые, чтобы сделать из этого ребенка человека! Сделать из него патриция я могла бы, не прилагая никаких усилий, все совершило бы за меня богатство. Ныне же я нуждаюсь в озарении и вдохновении! Боже, боже! Ты возложил на меня эту высокую обязанность, и ты не оставишь меня!

«Анри! — писала она несколько минут спустя. — Мой сын разорен, его дед и бабка разорены. Отныне мой сын неимущ! Он мог бы быть недостойным и презренным богачом. Теперь надо сделать из него мужественного и благородного бедняка. Эту миссию провидение возложило на вас. Станете ли вы еще говорить о том, что вам надлежит покинуть меня! Не полагаете ли вы, что ребенок, прежде стоявший препятствием между нами, теперь еще сильнее скрепит наш союз и, дорогой нам обоим, освятит его? Если только вы не разлюбите меня за год, Анри, кто сможет теперь воспрепятствовать нашему счастью? Будьте мужественны, друг мой, уезжайте. Через год вы найдете меня в какой-нибудь хижине здесь, в Черной Долине, неподалеку от Анжибо».