Жорж Санд - Снеговик

— Все это, по-моему, не заслуживает внимания, — небрежно сказал Христиан. — Надеюсь, вы мне теперь разрешите пойти поужинать, господин мажордом.

— Да, разумеется, вы отужинаете со мной.

— Нет, благодарю, я очень устал и пойду восвояси.

— Все туда же, в замок Стольборг? Наверно, вы терпите там всяческие неудобства?

— Напротив, мне там очень приятно.

— Есть ли у вас по крайней мере постель?

— Нынешней ночью будет.

— А пьяница Ульфил прилично вас кормит?

— Как нельзя лучше.

— Вы согласны дать завтра представление?

— В котором часу?

— Как сегодня.

— Отлично. К вашим услугам.

— Ах, еще словечко, господин Вальдо; но будет ли с моей стороны нескромным спросить ваше настоящее имя?

— Ничуть, господин Юхан, мое настоящее имя — Стентарелло, ваш покорный слуга.

— Ах, шутник! Стало быть, это вы всегда говорите в ваших пьесах от имени этого персонажа?

— Или я, или мой слуга.

— Загадочный вы человек!

— Да, когда речь идет о секретах моего театра; ведь без этого — прощай престиж, прощай успех!

— Можно ли, хотя бы, узнать, почему один из ваших персонажей носит титул барона?

— Ну, об этом спросите у лакеев, подпоивших моего Пуффо; что же касается меня, я так привык к его промахам, что не заметил бы и этой оговорки, если бы он сам в страхе мне не сознался.

— Он, возможно, подхватил какую-нибудь дурацкую сплетню?

— Сплетню? Какую? Объяснитесь…

— Нет, нет, не стоит того, — ответил Юхан, видя, что ловкость или беспечность его собеседника переменила их роли, и опасаясь, как бы ему не пришлось самому отвечать, вместо того чтобы расспрашивать.

Однако он снова вернулся к занимавшему его вопросу.

— Стало быть, у вас при себе была декорация, сходная со Стольборгом как две капли воды?

— Нет, сходство было случайным и незначительным, ко я постарался довести его до совершенства.

— Это зачем же?

— Разве я не говорил вам? Чтобы угодить господину барону. Я всегда таким образом выражаю особое внимание жителям тех мест, где мне случается выступать. Как только я сменю место моего пребывания, я сменю и декорацию, и вместо Стольборга она изобразит что-нибудь совсем иное. Господину барону, видимо, не пришелся по вкусу задник? Ну, что поделаешь! Я ведь его писал наспех.

Во время этого разговора Христиан с интересом наблюдал за выражением пренеприятной физиономии мажордома. Это был толстяк лет пятидесяти, ничем, на первый взгляд, не примечательный, благодушный и ленивый; но Христиан еще накануне заметил, вручая ему письмо с приглашением на бал, найденное в кармане Гёфле, пронзительный и недоверчивый взгляд, брошенный искоса и тут же сменившийся напускным равнодушием. Сейчас Христиану еще сильнее бросилось в глаза притворство мажордома, придававшее ему карикатурное сходство с его хозяином, бароном. Но так как в конечном счете Юхан был всего-навсего главным лакеем, то есть человеком необразованным и неотесанным, Христиану без труда удалось одержать над ним блестящую победу в этой игре, и мажордом удалился, не питая более сомнений относительно невинности его намерений. Христиан же почти окончательно убедился в правильности своих подозрений о судьбе баронессы Хильды. Ему стало ясно, что в Стольборге некогда разыгралась какая-то драма и что есть три вещи, которых барон не может без страха и гнева видеть на сцене, в каком бы виде они перед ним ни предстали: темница, тюремщик и жертва.

Юхан, без сомнения, знал о разыгравшейся здесь трагедии, возможно даже — принимал в ней участие. Ему не терпелось выведать, насколько глубоко успел проникнуть в эту тайну Христиан Вальдо, этот бродячий летописец минувших событий. Намеки Христиана навели мажордома на мысль, что проболтался кто-то из лакеев, и благодаря этому Гёфле и сам Христиан оказались пока что вне каких-либо подозрений.

Предоставим нашему другу грузить с философским спокойствием театральные пожитки на спину ослика и расскажем о том, что происходило вокруг, пока он беседовал с Юханом. Для этого нам придется вернуться к Гёфле, который бодро шагал по льду через озеро, в лучах луны и северного сияния, что-то напевал и размахивал руками, сам того не замечая.

Меж тем в новом замке гости сели ужинать, и дамы с восторгом любовались великолепным рождественским пирогом весьма внушительных размеров; по северному обычаю, ему предстояло красоваться нетронутым до шестого января. Этот шедевр кондитерского искусства изображал собою пафосский храм [81] Пафос — древний город на острове Кипр. Был известен храмом Афродиты, которая, по преданию, родилась из морской пены в этих местах. , которому были приданы отдельные черты христианского зодчества в сочетании с причудами галантного века. Каких только не было тут строений, деревьев, фонтанов, человеческих фигурок, животных! Выпеченное тесто и застывший сахар всех цветов радуги и разнообразных форм не отличались по виду от ценных пород дерева и камня.

За ужином барон поручил заботу о гостях одной из своих родственниц, престарелой девице, не примечательной ничем, кроме умения вести хозяйство, а сам удалился, якобы для того, чтобы просмотреть кое-какие срочные письма и ответить на них. Он всегда находил вдоволь предлогов, чтоб уединиться, когда был чем-либо озабочен. В данную минуту он заперся у себя в кабинете с каким-то бледным человеком, называвшимся Тебальдо; на самом деле это был не кто иной, как Гвидо Массарелли.

Не без труда добился Гвидо разговора наедине с бароном. Юхан, ревниво следивший за тем, чтобы хозяин узнавал новости только через него, старался выведать у Гвидо его тайну и тем самым обойти его; по не таков был Массарелли, чтобы попасться ему на крючок. Он упорно стоял на своем и после целого дня блужданий по замку был наконец принят бароном; в предвосхищении этого свидания Гвидо и объявил Христиану о своей близости к барону. Беседа велась по-французски и началась с удивительного рассказа Массарелли, выслушанного бароном с ироническим и презрительным спокойствием.

— Все это, — молвил наконец барон, — можно было бы назвать происшествием чрезвычайным, я бы даже сказал — откровением первейшей важности, если бы я мог принять на веру то, что от вас услышал. Но меня слишком часто обманывали в делах весьма щекотливых, и мне нужны доказательства более веские, нежели слова. Вы мне рассказали о событии странном, романическом, невероятном…

— Но господин Стенсон признал, что все так и было! — возразил итальянец. — Он даже и не пытался отрицать…

— Это вы так говорите, — холодно возразил барон. — К сожалению, я лишен возможности убедиться в вашей правоте. Соответствует рассказ ваш истине или нет, Стенсон, без сомнения, будет все отрицать, стоит мне начать его расспрашивать.