Жюль Ромэн - Бог плоти

В некоторых отношениях мой труд мог бы приблизиться к научным запискам. Здесь я чувствую себя менее стесненным, касаясь вопроса, который мне довольно хорошо знаком. Но автор записок стремится что-нибудь доказать. То, что он хочет доказать, уже сложилось в его мыслях в тот момент, когда он берется за перо. Вследствие этого он не бывает вынужден представлять факты в той именно последовательности, в какой они проходили перед ним в действительности (начиная с первых наблюдений, первоначальных опытов, отрывочных или неудачных). Он переставляет и ориентирует их для целей своего доказательства. В сущности, главную работу он уже сделал для себя заранее. И мы узнаем о ней только то, что он захочет показать. Его записки — это лишь ознакомительная работа, иногда даже замаскированная полемика для целей исключительно внешних.

У меня дело обстоит иначе: я не подготовил заранее результата моих размышлений. Если бы этот результат был налицо, вопрос можно было бы считать решенным. В данный момент как раз только и начинается моя настоящая работа.

Я тем более не желаю убеждать кого бы то ни было. Поэтому у меня нет намерения приводить в распоряжение других аппарат доказательств. Если мне придется настаивать на каком-нибудь факте, спорить о нем и комментировать его, то это будет сделано исключительно для меня самого, чтобы представить себе этот факт в более ярком свете.

Наконец, я вовсе не хочу обманывать себя самого. Упомянутые события, по своей природе, по тому, как они в свое время протекали, и по тем средствам, которые в данный момент находятся в моем распоряжении, чтобы прояснить их, по совести говоря, никогда не смогут облечься в парадную форму, требующуюся для научного произведения. И если бы я захотел насильно напялить на них эту форму, то это было бы только фокусничеством. Но не для того я отказываюсь играть в романиста, чтобы изобразить собой ученого.

Когда я подыскиваю слово, которое выразило бы хорошо мою мысль, я думаю, что для того, о чем я хочу рассказать, лучше всего подошло бы название «проникновенного отчета».

Впрочем, это легко сказать.

У меня слабость к отчетам. Конечно, не к тем, которые я составлял, когда был комиссаром торгового флота. По правде сказать, темы их бывали мало содержательны. (Например: как лучше распределять, в зависимости от времени года, закупки консервов в Марселе и Нью-Йорке).

Но мне иногда приходилось читать для собственного удовольствия отчеты, которые случайно попадались мне под руку. Мои соседи в поезде или в автобусе, вероятно, не раз видели меня погруженным в чтение какого-нибудь осведомительного листка по финансовой части, с таким вниманием, точно я был крупный капиталист. На самом же деле я читал отчет общего собрания о фиктивном благосостоянии какого-нибудь общества по эксплуатации каучука. Я следил за изложением как любитель. Но в подобных сочинениях меня всегда смущает наличие фиктивных данных. По моему мнению, отчет представляет собой тот род произведений, особый смак которых заключается в правдивости сообщаемых фактов. И когда приходится иметь дело даже с искусной подделкой, это все-таки как-то невольно чувствуется. Удовольствие акционеров остается неомраченным только вследствие их простодушия.

Одним из лучших моих воспоминаний в этом роде является полицейский отчет, который мой приятель, служивший в Марселе, дал мне прочесть. Это был положительно шедевр. Чувствовалось, что к каждому факту в малейших его подробностях было проявлено полное уважение, и что составлявший отчет полицейский, у которого ум от природы был трезвый, воспроизводя безукоризненно точную копию всего, что совершилось, испытывал чувство глубокого удовлетворения, нимало не заботясь о выводах, которые могли бы извлечь из этого те, кому ведать надлежало.

Но если я представляю себе человека с подобным складом ума лицом к лицу с интересующими меня фактами, я ясно вижу его возвращающимся с более или менее пустыми руками. Дело в том, что, за исключением конца, они представляются самой банальной вещью. Упомянутый полицейский сказал бы себе: «Что тут выяснять? Ведь подобные вещи происходят ежедневно с первым встречным. Отчет о них займет не более трех строчек». Поэтому-то я и говорил о проникновенном отчете.

Могу еще добавить, что я очень ценю некоторые описания путешествий, именно те образцовые и исключительно добросовестно составленные отчеты, которые не стремятся произвести на читателя особого впечатления и кажутся как будто даже для него не предназначенными, не ставят себе целью от начала до конца рассказывать о невероятных приключениях, но сообщают обо всем виденном так правдиво, что какой-нибудь переход реки в брод или восхождение на горный хребет становятся интересными и поучительными. Мне припоминается почти дословно следующий отрывок: «В течение сорока трех дней, пока длилось наше путешествие, ни днем ни ночью не было дождя, и мы нигде не заметили ни малейшего признака росы. Но, несмотря на это, земля не кажется пересохшей. Почти на каждом переходе встречался источник». Вот тон, который мне нравится. Не знаю только, долго ли можно было бы пользоваться им для изложения того, о чем я хочу говорить. Даже в описаниях путешествий он встречается довольно редко. Множество произведений этого рода, даже принадлежащих перу знаменитых путешественников, с их преувеличенным изображением хладнокровия и грубоватой дружбы, шаблонами героического юмора и всевозможными трюками, предназначенными для банковских служащих Нью-Йорка, поражают своей недалекостью.

Словом, самое существенное и приняться за работу. Когда появятся затруднения, они сами, может быть, внушат мне способ их разрешения.

Правда, одно такое затруднение сразу же останавливает меня: «Откуда начать?» Другими словами: «С какого момента и с чего?»

Когда я заявляю: «В моем личном опыте были важные факты и так как у меня нет свободного времени, то я хочу заняться исключительно ими», у меня получается впечатление, что я очень хорошо понимаю себя, и никакого недоразумения быть не может. Но, поразмыслив, я замечаю, что дело не так просто, как кажется.

Факты, о которых я прежде всего и главным образом думаю, произошли начиная примерно с третьего месяца моей женитьбы. На них именно я и указывал, когда говорил, что если бы мне удалось ясно разобраться в них, то это, пожалуй, было бы капитальным приобретением моей жизни. Но дело в том, что они не обнаружились внезапно. Они выделялись постепенно из самых обыкновенных обстоятельств, обыкновенных до такой степени, что, собираясь рассказывать не для развлечения, я колеблюсь, сообщать ли о них или нет. Моя отправная точка казалась мне очень четкой, когда я глядел на нее внимательно. Но с того момента, как я стараюсь точно установить ее, она ускользает от меня. Это похоже на усилия, которые делаешь во сне, когда кажется, будто различаешь знак за знаком целые колонны уравнений: как только хочешь их прочесть, они тают перед глазами.