Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны

— Ты о салате?

— Нет. О твоем шепоте на ушко.

— Подхалим!

Джордж не ответил, хотя пустил Пенденниса помедленнее. Люси тут же попыталась протестовать:

— Не смей!

— Почему? Ты хочешь его загнать?

— Нет, но…

— В чем дело?

Она заговорила очень серьезно:

— Я знаю, если мы едем так медленно, значит, ты будешь отвлекаться на… на предложение мне! — И она повернула к нему зардевшееся лицо.

— Боже мой, ну ты и чертовка! — сказал Джордж.

— Джордж, пусти Пенденниса рысью!

— И не подумаю!

Она попыталась сделать это сама:

— Давай, Пенденнис! Но! Давай-давай!

Пенденнис не обращал внимания, не она была его хозяйкой, а Джордж влюбленно рассмеялся.

— Лучше тебя никого нет, Люси! Зимой, когда ты вся в мехах, такая румяная, я думаю, что красивее ты быть не можешь, но летом, в соломенной шляпке, легкой блузке, юбке с оборками, белых перчатках и туфельках с серебряными пряжками, да еще под розовым зонтиком, когда на щечках не румянец, а только намек на него, я думаю, как я ошибался зимой! Когда же ты забудешь про "почти" и согласишься стать моей невестой?

— Скоро! Вот тебе и ответ, а теперь пускай жеребца!

Но Джордж упорствовал, к тому же уже пару минут был совершенно серьезен.

— Мне надо знать точно, — сказал он.

— Оставь, Джордж, — с надеждой взмолилась она. — Поговорим о чем-нибудь приятном.

Он немного обиделся.

— Разве тебе не приятно от того, что я хочу на тебе жениться?

Вот тут и Люси стала очень серьезной, как он и хотел; она опустила глаза, верхняя губа задрожала, как у ребенка, собирающегося расплакаться. Вдруг она положила ладонь на руку Джорджа, но тут же отдернула.

— Люси! — хрипло произнес он. — Милая, что случилось? Ты же сейчас разрыдаешься. Вот так всегда, — пожаловался он, — как только я заикнусь о женитьбе.

— Я знаю, — прошептала она.

— Ну и в чем дело?

Она подняла взгляд и печально посмотрела ему в лицо, в глазах застыли слезы.

— Я просто чувствую, что этому не сбыться.

— Почему?

— Это просто предчувствие.

— И у тебя нет причин…

— Это просто предчувствие.

— Ну, если это всё, — уже уверенно сказал Джордж и рассмеялся, — значит, мне беспокоиться не о чем! — Тут улыбка исчезла с его лица, и он заговорил, словно пытался убедить ее в чем-то: — Люси, как вообще что-то может произойти, если ты упорно твердишь "почти"? Тебе не кажется безумным говорить о "предчувствии", что мы никогда не поженимся, когда главное препятствие это то, что ты упрямо откладываешь помолвку? Это же совершеннейшая глупость! Я недостаточно дорог тебе, чтобы стать твоим мужем?

Она в отчаянии вновь опустила глаза.

— Дорог.

— И всегда буду дорог тебе?

— Хм… да… боюсь, что так, Джордж. Я не меняю своих чувств и решений.

— Тогда почему же ты не отбросишь это "почти"?

Люси волновалась всё больше и больше:

— Всё так… всё…

— Что "всё"?

— Всё так… так неопределенно.

Тут Джордж застонал от нетерпения:

— Какая же ты чудачка! Что "неопределенно"?

— Есть одна вещь, — сказала она и нашла в себе силы улыбнуться его порыву, — ты кое-чего так и не сделал. По крайней мере, ничего мне об этом не сказал.

Говоря это, она украдкой бросила на него взгляд, полный надежды, затем грустно отвернулась. На лице Джорджа явственно читались недовольство и удивление. Перед ответом он целенаправленно выдержал многозначительную паузу.

— Люси, — с холодным достоинством наконец сказал он, — мне надо задать тебе несколько вопросов.

— Слушаю.

— Первый вопрос. Отдаешь ли ты себе отчет, что я не намерен открывать собственное дело или начинать профессиональную карьеру?

— Я как-то не задумывалась, — тихо ответила она. — Я и правда не знаю…

— Значит, пришло время открыть тебе глаза. Я никогда не понимал тех, кто начинает бизнес, или становится юристом, или что там еще, если положение и семья позволяют им не делать этого. Ты сама знакома с множеством жителей Востока, да что уж говорить, и Юга, убежденных, что здесь, у нас, нет ни аристократии, ни достойного общества, ни культуры. Лично я сталкивался с толпой таких провинциальных снобов, и они возмущали меня. Среди моей братии в колледже была парочка из тех, чьи семьи уже три поколения жили исключительно на доходы от состояния, и как они задирали нос! Мне с самого начала пришлось поставить их на место — они такого не забудут! Так вот, я убежден, что им пора понять, что и в наших местах три поколения значат не меньше, чем где-то еще. Вот что я обо всем этом думаю, и поверь, это для меня действительно важно!

— Так что ты собираешься делать, Джордж? — почти выкрикнула она.

Он оказался даже серьезнее ее, его лицо раскраснелось, а дыхание участилось. По простоте душевной он признался, что для него "действительно важно", и это на самом деле заставляло его дрожать.

— Я хочу жить благородной жизнью, — ответил он. — Я надеюсь, что отдам долг обществу и приму участие в… в движениях.

— Каких?

— Какие придутся мне по нраву.

Люси была неприятно поражена:

— То есть ты всерьез не собираешься ни открывать дела, ни заниматься карьерой?

— Безусловно! — горячо и резко сказал он.

— Я опасалась этого, — тихо сказала девушка.

Последовала минута тишины, нарушаемой лишь тяжелым дыханием Джорджа. Потом он продолжил:

— Я бы хотел вернуться к своим вопросам, если не возражаешь.

— Не надо, Джордж. Давай лучше…

— Твой отец предприниматель…

— Он гениальный механик, — перебила Люси. — Конечно, и то и другое. А когда-то был юристом… он много чего делал в жизни.

— Отлично. Я просто хотел спросить, не повлиял ли он на твое мнение, что я должен чем-то заниматься?

Люси слегка нахмурилась:

— Знаешь, почти всё, что я говорю и думаю, несет в себе следы его влияния. Мы так долго жили вдвоем, думали одинаково, поэтому, конечно…

— Ясно! — Его лицо исказило презрение. — Всё дело в этом, я прав? Это твой отец внушил тебе, что я должен зарабатывать сам и тебе не следует говорить о свадьбе, пока я не начну получать доход.

Люси вздрогнула и начала быстро оправдываться:

— Нет! Мы ни о чем таком не говорили. Никогда!

Джордж пристально посмотрел на нее и пришел к заключению, не далекому от правды.

— Но ты и без разговоров знаешь, что он думает об этом? Понимаю.

— Да. — Она серьезно кивнула.

Джордж мрачнел всё больше и больше.

— Думаешь, оттого что кто-то начнет диктовать мне, как стоит жить, я стану лучше? — медленно спросил он.

— Джордж, никто не "диктует" тебе…

— Кажется, всё идет к этому! — прервал он.

— Нет же! Я просто знаю, что думает отец. Он никогда, никогда не говорил о тебе ничего плохого и ничего не "диктовал". — Она подняла руку в знак протеста, и ее лицо стало таким несчастным, что на мгновение Джордж позабыл о собственной злости. Он взял ее маленькую, трепещущую ладошку.