Ицик Мангер - Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво

— В «Хад-Гадье» сказано, что в конце придет Господь и прикончит Ангела Смерти [52] В «Хад-Гадье» сказано, что в конце придет Господь и прикончит Ангела Смерти. — «Хад-гадья» («Один козленок», арамейский ) — сказка-песенка, исполняемая во время седера (пасхальной трапезы). Сюжет песенки: отец купил козленка за две монеты, козленка убила кошка, кошку убила собака, собаку убила палка, палку сжег огонь, огонь залила вода, воду выпил бык, быка зарезал резник, резника погубил Ангел Смерти, Ангела убил Всевышний. Традиционно песенка понимается как аллегория истории еврейского народа: Отец Небесный приобрел за две монеты (две Скрижали Завета) козленка (еврейский народ); далее приходят угнетатели (Ассирия, Вавилон, Персия и т. д.), которые уничтожают друг друга; в конце времен Всевышний уничтожит всех врагов. .

Я увидел, что Ангел Смерти задрожал, когда звезда напомнила ему о его собственном конце. Это была особенная дрожь — страх смерти, своей смерти.

Я с любопытством ждал, что будет дальше. Неужели ангел с черными крыльями повернет обратно? Неужели завтра утром земная девушка откроет глаза, как обычно? Неужели будет радоваться солнцу, цветам, своему суженому?

Похоже, я ошибся. Ангел Смерти взмахнул мечом. Так взмахнул, что даже искры посыпались. Он расправил большие черные крылья и продолжил свой полет.

— Ты все-таки летишь дальше? — срывающимся голосом спросила звезда.

— Я должен! — сурово ответил ангел и в тот же миг исчез.

Я еще долго видел его огненные глаза. Слышал шорох его крыльев. Звезда упала куда-то в райскую траву — искать утешения у райских сверчков.

Странные мысли приходили мне в голову. В одну и ту же лунную ночь я слышал плач двух детей, которые не хотели рождаться, и жесткое суровое «я должен» ангела с тысячью глаз, который летел на землю, чтобы там погасить жизнь.

За моим окном цвела вишня. И хотя крона дерева была полна лунного сияния, под деревом лежала тень.

Я видел эту тень, видел, как она дрожит. Неужто, удивился я, даже тень чего-то боится? Но чего? Разве что самой себя?

Впервые в раю я испугался теней и призраков.

Я попробовал успокоить себя. Унять страх. Я громко, чтобы лучше слышать, заговорил сам с собой.

— Дурень, — стыдил я себя, — чего тебе бояться? И кого тебе бояться? Не на тебя кричал и не тебя тащил на рождение ангел Шимен-Бер, не тебя ангел с тысячью глаз собирался искоренить с лица земли.

В кроне вишневого дерева, что росло под моим окном, ветер забормотал сквозь сон. Тень дерева на земле пыталась поймать себя за хвост и не могла.

— Может быть, отойти от окна? — произнес я вслух, но продолжал стоять, с места не двинулся. Сердце подсказывало мне, что у этой райской ночи есть еще призраки. И что они сейчас появятся.

Я услышал пение. Тихо, печально раздавался напев в лунной райской ночи.

Я прислушался, пытаясь угадать, откуда он доносится, но никак не мог.

Напев приблизился к переулку, в котором я жил. Только теперь я разглядел того, кто пел эту песню, кто тянул свой напев по лунным улицам рая.

Это была безумная Переле, ангелица, которая сошла с ума от несчастной любви. Мой друг Писунчик рассказывал мне, что у нее, Переле, была любовь с райским бухгалтером Гецлом [53] …была любовь с райским бухгалтером… — Бухгалтер — на рубеже XIX–XX вв. — типичный «новый человек», популярный герой-любовник. . Гецл записывает мицвы [54] … записывает мицвы. — Добрые дела и грехи записывают на Небе для посмертного суда над душой и определения ее участи. . В конце каждого года он пересчитывает все мицвы и представляет отчет архангелу Михаилу.

Три года Переле гуляла с райским бухгалтером. Он клялся ей в «любови вечной», Переле верила его словам как Святому Писанию. Не знала она, чистая, благочестивая душа, что и в раю есть шарлатаны, которые поиграют-поиграют девичьим сердцем, а потом выбросят его.

Переле работала у райской модистки. Каждую заработанную копейку она откладывала, каждую крошку экономила, ждала того счастливого дня, когда выйдет за райского бухгалтера. Тогда ей пригодятся сбережения, накопленные годами тяжкого труда.

В конце концов все пошло прахом. Ее возлюбленный бросил ее и женился на младшей дочери архангела Михаила Хавче.

Переле плакала ночи напролет. Не спала, не ела. Никто не мог ее утешить.

В один прекрасный день Переле вышла из дома с растрепанными волосами и растрепанными крыльями. Она бросалась на каждого встречного, устроила такой переполох, что ее пришлось связать. Два ангела потащили ее под кран, из которого на землю идут дожди, и лили на нее холодную воду до тех пор, пока Переле не успокоилась.

С тех пор она стала тихой, ни с кем не разговаривала. Как завидит ангела — сразу убегает. По целым дням сидела дома. С ней заговаривали — она не отвечала. Смотрела всем прямо в глаза и ничего не понимала.

— Лунными ночами, — рассказывал мне мой друг Писунчик, — когда все ангелы, маленькие и взрослые, спят, Переле выходит из дома, бродит по улицам и поет о своей любви.

В эту лунную ночь я увидел, как она бродит, высокая, с горящими глазами. Волосы ее были рассыпаны по плечам, крылья растрепаны.

Она шла, подняв лицо к звездам, и пела:

Могу поклясться, что видел слезы в ее глазах. Ветер играл ее растрепанными волосами и еще больше их растрепывал. Мне показалось, что ветер насмехается над безумной ангелицей, и я очень расстроился.

Переле проходила под моим окном. Она ненадолго остановилась и глубоко вздохнула. Быть может, почувствовала, что здесь, совсем рядом, есть сердце, которое сочувствует ее боли.

Я хотел с ней поговорить, хотел сказать, чтобы она послала этого Гецла-бухгалтера ко всем чертям. Что такой шарлатан не стоит даже одной слезы из ее прекрасных глаз.

Но я ничего не сказал. До сих пор я не знаю, почему промолчал. Может быть, несколько добрых слов утешили бы ее в то мгновение.

Но, быть может, я потому и не сказал тогда ничего, что даже в раю нет таких слов, которые могли бы излечить от несчастной любви.

Переле пошла дальше. С ее волосами теперь играли два райских проказника, Тодрес — южный ветер и Шмелке — восточный ветер.

Я больше не мог стоять у окна. Меня тянуло к этой безумной ангелице. И я, как был, в одной ночной рубашке, так и пошел следом за Переле.

Босыми ногами ступал я по холодному лунному серебру, разбросанному на улицах рая.

Переле шла вперед, я — за ней. Она меня даже не заметила. Переле брела и пела: