Ицик Мангер - Книга Рая. Удивительное жизнеописание Шмуэл-Абы Аберво

Весь рай стоял на ушах. Куда ни сунься, везде говорили о фокусниках.

Всю ночь я не мог заснуть. Как только рассвело, я встал, оделся, умылся, прочитал «Мойде ани» и — айда к моему другу Писунчику.

Писунчик мигом оделся, и мы на цыпочках вышли на улицу. Он показал мне несколько монет, которые вытащил из коробки Меира-чудотворца.

— Этого хватит на два билета для меня и для тебя, Шмуэл-Аба!

Весь рай еще спал. Мы летели над пустыми улицами и бульварами. Даже собак не было видно. Не говоря уже об ангелах и праведниках.

Даже полицейский Шмая, который должен следить за порядком на бульваре Ильи-пророка, спал где-нибудь на кухне под боком у кухарки, оставив бульвар без присмотра.

Пролетая мимо особняка праотца Авраама в аллее Трех праотцев, мы увидели старшего из праотцев в талесе и тфилн [112] Талес и тфилн. — Талес — молитвенное покрывало, накидываемое мужчинами поверх одежды во время утренней молитвы. К углам талеса в соответствии с заповедью привязаны четыре кисти, называемые цицес. Тфилн (филактерии) — кожаные коробочки с вложенными в них библейскими цитатами (Исх. 13:10 и 11–16, Втор. 6:4–9, 11:13–21), написанными на пергаменте. Совершеннолетний мужчина должен с помощью специальных ремней повязывать их на левую руку и голову во время утренней молитвы. . Он как раз закончил «шмонеэсре» [113] « Шмонеэсре » — «Восемнадцать» (имеется в виду «Восемнадцать славословий»). Этот текст входит в три ежедневные молитвы. .

В особняке праотца Иакова Валла выплеснула ночной горшок в открытое окно. Праматерь Рахиль раздвинула занавески и зевнула прямо в лицо утру.

— Писунчик!

— Что, Шмуэл-Аба?

— Полетели к райской реке.

Мы полетели к райской реке. Там мы кидали камушки до тех пор, пока не разбудили Левиафана. Как только голова Левиафана показалась над водой, мы бросились бежать, напевая:

Счастье, что Левиафан не мог за нами погнаться. А то бы еще слопал нас и не подавился, и не видать нам тогда белого света до прихода Мессии. Так долго сидеть в брюхе у Левиафана никому не захочется.

Мы прилетели обратно в город. По улицам бежали праведники со своими женами и детьми. Все торопились. Все хотели как можно раньше успеть на рыночную площадь, чтобы занять места получше и получше разглядеть фокусы и фокусников.

Праотец Иаков вышел со всей семьей: со всеми четырьмя женами и двенадцатью сыновьями. Его дочь Дина была, по обыкновению, напудрена и накрашена как кукла.

По воздуху летели взрослые ангелы и ангелочки. С монетами в руках. Дома остались только некоторые бедняки из переулка Бал-Шем-Това и ремесленники с улицы Йоханана-сапожника.

Мы, то есть я и мой друг Писунчик, тоже заспешили. Мы так разогнались, что несколько раз налетали на взрослых ангелов и ангелочков. Мы успевали только извиниться, сказать «пардон» и неслись дальше.

С одной ангелицей, Чарной-сторожихой, у нас произошел небольшой инцидент. Писунчик случайно толкнул ее, и эта ведьма, как обычно, разразилась проклятиями. Она заорала что есть мочи, будто ее убивают.

— Чтоб вам повылазило, ублюдки. Сваливаетесь на голову и хотите одним «пардоном» отделаться. Да летели бы вы прямо в ад с вашим «пардоном» и сидели бы там, пока я вас не позову.

Чарна-сторожиха не унималась. Если она разойдется, конца-края не будет. Хорошо, что ангелы, пролетавшие мимо, привели ее в чувство.

— Не загораживай дорогу, Чарна. Либо лети, либо дай нам пролететь. Фокусники начинают ровно в десять.

Рынок был заполнен праведниками. Фокусница в синем платьице в красный горошек собирала деньги в тарелочку. В воздухе кружил Шимен-Бер и собирал деньги с ангелов.

— Быстрее, поторопись, фокусники уже начинают, — нудил Шимен-Бер.

Мы успели в последний момент… На помосте стоял турок Махмед-Али и вытаскивал из носа и ушей ленты, эти ленты он складывал в большую коробку, «алон-пассе» [114] «Алон-пассе» — цирковая команда, вероятно, от французского «Allons, passez!» («Ну, приступайте!»). — и коробки с лентами как не бывало.

Праведники только рты пораскрывали. Они качали головами и причмокивали:

— У-ва! У-ва! Настоящее чудо!

Но это были пустяки по сравнению с тем, что показал второй фокусник Али-Махмед. О том, что он глотал огонь, как праведники, не рядом будь помянуты, — галушки, нечего и говорить. Этот Али-Махмед показал настоящие чудеса.

Такого праведники в жизни не видели, а они, праведники, кое-что в фокусах смыслят.

Али-Махмед снял с головы красную шапочку, поклонился всем с улыбкой и попросил уважаемую публику, чтобы кто-нибудь, кто хочет, бросил что-нибудь в шапочку… На мгновение публика замерла, боялась рискнуть. Потом все-таки царь Соломон снял с пальца золотой перстень с печаткой и бросил его в феску, царица Эсфирь бросила золотое зеркальце, которое Артаксеркс подарил ей на свадьбу, праотец Авраам — драгоценную табакерку, праматерь Сарра — золотую сережку, а праотец Исаак — запонки.

Али-Махмед хорошенько встряхнул предметы в своей феске. Все затаили дыхание, ждали, что произойдет. Те, кто отдал свои вещи, дрожали за них.

Али-Махмед опять улыбнулся, «алон-пассе, раз-два-с, три-ври», он перевернул шапочку: в ней ничего было. Царица Эсфирь чуть не расплакалась:

— Мое зеркальце, мое золотое зеркальце! Царь Артаксеркс подарил мне его на свадьбу…

Али-Махмед улыбнулся и, поклонившись праотцу Аврааму, сказал:

— Прошу прощения, реб Авром, тряхните бородой!

Праотец Авраам тряхнул бородой, и — вот чудеса! — из нее выпало золотое зеркальце царицы Эсфири.

— А вы, реб Шлойме, — Али-Махмед обратился к царю Соломону, — будьте так добры, посмотрите на руку праматери Рохл, которая стоит в третьем ряду за вами.

И правда: на пальце праматери Рахили оказался перстень царя Соломона. Праматерь Рахиль смутилась. На глазах у всех с ее пальца сняли кольцо чужого мужчины.

Табакерка праотца Авраама оказалась за пазухой у наложницы праотца Иакова Зелфы, а запонки праотца Исаака — в левом чулке у блудницы Раав.

Все были потрясены, все смеялись и восхищались великим искусством фокусника Али-Махмеда, который, судя по его успехам, мог бы стать величайшим галицийским цадиком [115] … судя по его успехам, мог бы стать величайшим галицийским цадиком. — Намек на широко распространенную веру в чудотворные способности хасидских цадиков. .

Вдруг праматерь Сарра заломила руки и запричитала:

— Моя золотая сережка, ой, горе, пропала моя золотая сережка.

Али-Махмед показал пальцем на Магида из Дубно, который стоял в середине ряда.