Чарльз Диккенс - Крошка Доррит. Книга 1. Бедность

Исполняя это требование, Крошка Доррит послушно встала и ушла, остановившись на минутку, чтобы поцеловать сестру в знак примирения. Эта последняя, всё еще пребывавшая в растрепанных чувствах, но уставшая повторять свое любимое желание, высказала теперь пришедшую ей в голову блестящую мысль, что умереть следовало бы старикашке Нэнди, — да, гораздо лучше было бы умереть этому противному, несносному, поганому нищему, чем приходить сюда и ссорить сестер.

Отец Маршальси, мурлыкая какую-то песенку и надвинув черную бархатную шапочку немного набекрень, — до того улучшилось его настроение, — отправился во двор и нашел своего старого протеже у ворот, со шляпой в руках, на том самом месте и в той самой позе, как оставила его Крошка Доррит.

— Идем, Нэнди! — сказал отец благодушнейшим тоном. — Идем наверх, Нэнди; вы ведь знаете дорогу, что ж вы не пришли? — Он простер свою снисходительность до того, что пожал старику руку и благосклонно осведомился:

— Как поживаете, Нэнди? Здоровы ли вы?

На что певец отвечал:

— Благодарю вас, почтенный сэр, совершенно здоров и еще лучше себя чувствую, когда увидел вашу честь.

Проходя по двору, Отец Маршальси представил его новому члену общежития:

— Мой давнишний знакомый, сэр, мой старый протеже. Накройтесь, добрейший Нэнди, наденьте вашу шляпу, — прибавил он, выказывая большую заботливость о старике.

Его внимание не ограничилось этим. Он велел Мэгги заварить чай и отправил ее за сухарями, маслом, яйцами, ветчиной и креветками, а на покупку этого угощения вручил ей банковый билет в десять фунтов, строго-настрого приказав не потерять сдачу. Эти приготовления к приему были в полном ходу, и Эми уже вернулась в комнату отца со своей работой, когда явился мистер Кленнэм. Хозяин принял его очень милостиво и пригласил разделить с ними угощение.

— Эми, душенька, ты знаешь мистера Кленнэма лучше, чем я. Фанни, милочка, ты тоже знакома с мистером Кленнэмом.

Фанни отвечала небрежным кивком. Во всех таких случаях она молча занимала оборонительную позицию, как будто существовал обширный заговор с целью оскорбления их фамильного достоинства и один из заговорщиков был налицо.

— Это мой старый протеже, мистер Кленнэм, дедушка Нэнди, славный, преданный старичок, — (он всегда отзывался о Нэнди как о необычайно древнем старце, хотя сам был старше ею двумя или тремя годами). — Позвольте, вы, кажется, знаете Плорниша? Помнится, моя дочь Эми говорила мне, что вы знаете беднягу Плорниша.

— О да! — сказал Артур Кленнэм.

— Так вот, сэр, — это отец миссис Плорниш.

— В самом деле? Я очень рад его видеть.

— Вам было бы еще приятнее с ним познакомиться, если б вы знали его достоинства, мистер Кленнэм.

— Я надеюсь, что узнаю их, познакомившись с ним поближе, — сказал Артур, душевно жалея этого смиренного сгорбленного старика.

— Сегодня у него праздник, вот он и зашел навестить своих старых друзей, которые всегда рады его видеть, — заметил Отец Маршальси и прибавил вполголоса, закрыв рот ладонью: — В работном доме, бедняга. Отпустили на один день.

Тем временем Мэгги с помощью своей маленькой мамы накрыла стол и поставила угощение. Погода стояла жаркая, в тюрьме было душно, и потому окно было открыто настежь.

— Пусть Мэгги постелит газету на подоконнике, милочка, — заметил Отец Маршальси вполголоса, самым снисходительным тоном, обращаясь к дочери, — и напоит чаем моего старого протеже, пока мы будем пить за столом.

Прием у Отца Маршальси.

Таким образом отец миссис Плорниш, отделенный от остальной компании пространством примерно в фут шириной, получил свою долю угощения. Кленнэм никогда еще не видывал ничего подобного великодушному покровительству, которое Отец Маршальси оказываал отцу миссис Плорниш, и только дивился его поразительным выходкам.

Самой поразительной из них было самодовольство, с которым он распространялся о дряхлости и недугах своего протеже, точно любезный содержатель зверинца, рассказывающий посетителям о болезни какого-нибудь из своих зверьков.

— Никак не справитесь с ветчиной, Нэнди? Что это вы так копаетесь!.. Совсем беззубый старикашка, — пояснял он гостям. Или:

— Хотите креветок, Нэнди? — и когда старик несразу отвечал: — Очень плохо слышит. Скоро совсем оглохнет.

Или:

— Вы часто гуляете, Нэнди, по двору, там где вы живете?

— Нет, сэр, нет. Я не люблю гулять.

— Ну конечно, — соглашался отец. — Весьма естественно. — И конфиденциально сообщал гостям: — Совсем без ног.

Однажды он спросил, со своей обычной благосклонностью, желая выразить чем-нибудь свое внимание к старику, сколько лет его младшему внуку.

— Джону Эдварду? — сказал тот, медленно опуская вилку и ножик и задумываясь. — Сколько лет, сэр? Сейчас, дай бог память…

Отец Маршальси постучал себя пальцем по лбу. («Память ослабела».)

— Джону Эдварду, сэр? Ведь вот не могу припомнить, два года два месяца или два года пять месяцев. Что-то одно из двух.

— Ничего, Нэнди, не трудитесь вспоминать, не утомляйтесь, — отвечал покровитель с бесконечной снисходительностью. («Выживает из ума, да и понятно: такая ужасная обстановка!»)

Чем больше немощей открывал он в своем протеже, тем больше, повидимому, чувствовал к нему симпатии, и когда, наконец, после чая поднялся с кресла, чтобы проститься с гостем, который заметил, что «мне, кажется, пора, почтенный сэр», то держался как-то особенно прямо и бодро.

— Не будем говорить, что это шиллинг, Нэнди, — сказал он, опуская монету в его руку. — Скажем, что это табак.

— Покорнейше благодарю вас, почтенный сэр. Я куплю табаку. Покорнейше благодарю, мисс Эми и мисс Фанни. Покойной ночи, мистер Кленнэм.

— Не забывайте ж нас, Нэнди, — сказал отец. — Заходите, когда вас отпустят. Всякий раз заходите, а то мы обидимся. Прощайте, Нэнди. Осторожнее на лестнице, Нэнди, она очень крутая и неровная. — Он постоял у дверей, провожая взглядом старика, и, вернувшись в комнату, сказал с самодовольной важностью: — Грустное зрелище, мистер Кленнэм, хоть и утешительно сознавать, что он сам, бедняга, не чувствует этого. Бедный, жалкий старикашка совсем опустился: достоинство, гордость, всё разбито… раздавлено… окончательно, сэр, окончательно!

Кленнэм, посещение которого имело свою цель, отвечал как умел на это сообщение, пока Мэгги и маленькая мама мыли и прибирали посуду. Но от его внимания не ускользнуло то, что его собеседник стоял у окна с видом благосклонного и милостивого повелителя, отвечая на поклоны своих подданных, прогуливавшихся по двору, легким жестом, смахивавшим на благословение.