Эдит Уортон - Риф, или Там, где разбивается счастье

Столь богато и разнообразно было это зрелище, что оно легко могло выполнять такую несвойственную ему роль, как быть фоном восторгов мисс Вайнер. Как простой театральный задник, оно подходило для ее индивидуального приключения, и точно так же — для грядущего воплощения великих чувств. Для нее, как вновь ощутил Дарроу, когда они сидели за столиком у низенького оконца, выходящего на Сену, Париж был Парижем в силу всех его занимательных частностей, его бесконечной изобретательности по части удовольствий. Где еще, например, можно было найти миленькие тарелочки с hors d'oeuvre , [5] Закуска (фр.) . симметрично разложенными анчоусами, кружочками редиски и тонкими золотистыми ракушками сливочного масла или лесную землянику и кувшинчики со сливками, которые придавали их трапезе утонченный оттенок деревенской простоты? Не замечал ли он, спросила она, что кухня всегда отражает национальный характер и что французская еда приготовлена с умом и воображением просто потому, что сами французы такие? А как везде в частных домах еда всегда схожа с беседой — как одинакова банальность, и та, что попадает на язык, и та, что слетает с языка? Так и представляешь, верно, что за меню будет, если фея махнет палочкой и вдруг превратит разговор за лондонским обедом в жаркое и пудинг? Она всегда считала хорошим знаком, если людям нравится ирландское рагу, — значит, они любят перемены и неожиданности и принимают жизнь такой, какая она есть; и замечательный парижский вариант этого блюда, navarin , как раз поставленный перед ними, очень похож на самый лучший разговор — такой, когда человек не может сказать заранее, на что свернет беседа!

Дарроу, наблюдая за тем, как она наслаждается их невинным пиршеством, гадал, не свидетельствует ли ее живость и жизнерадостность о природной склонности к актерству. В девушке подобного типа знающие люди мгновенно распознают дар гистриона. Но опыт склонил его к мысли, что, кроме мгновения творчества, божественный огонь в обладателях этого дара едва тлеет. Одна или две действительно умные актрисы, которых он знал, поразили его в разговоре своей тупостью или примитивной веселостью. По его мнению, кроме гениальных умов, творчество поглощает человека целиком, слишком мало оставляя для выражения его личности; и сидевшей перед ним девушке с подвижным лицом и живым воображением было предназначено творить скорее в реальности, нежели в любом подражании жизни.

Им уже принесли кофе и ликеры, когда ее мысли неожиданно вернулись к Фарлоу. Она резко вскочила и заявила, что должна немедленно отправить им телеграмму. Дарроу попросил официанта принести перо и бумагу и освободить место рядом с ее локтем для полувысохшей ресторанной чернильницы и пресс-папье; но один вид этих унылых принадлежностей словно ввел ее в ступор. Озабоченно сдвинув брови и прижав ручку к губам, она нависла над телеграфным бланком; наконец тревожно посмотрела на Дарроу:

— Просто не знаю, что писать.

— Что? Что вы остаетесь, поскольку хотите увидеть Сердан?

— Но я… я ее действительно увижу, правда? — Лицо ее радостно вспыхнуло.

Дарроу посмотрел на свои часы:

— Вы вряд ли получите ответ на телеграмму до отхода дневного поезда на Жуани, даже если выяснится, что ваши друзья смогут вас принять.

Она задумалась на секунду, постукивая ручкой по губе:

— Но я должна дать им знать, что я здесь. Должна как можно скорее узнать, смогу ли вообще остановиться у них. — Она в отчаянии отложила ручку. — Никогда не умела писать телеграммы! — вздохнула она.

— Тогда попробуйте написать письмо и сообщите, что приедете завтра.

Она с облегчением последовала его совету и энергично обмакнула перо в чернильницу, но после минутного неуверенного царапанья вновь остановилась:

— Ох, это ужасно! Просто не знаю, что писать. Ни за что на свете не признаюсь, как отвратительна была миссис Мюррет.

Дарроу не счел нужным реагировать. В конце концов, его это не касалось. Он закурил сигару и откинулся на спинку стула, лениво любуясь девушкой. В писательских муках она сдвинула шляпку на затылок, освободив непокорный локон, который просился потрогать его вчера вечером. Насмотревшись на него, он встал и отошел к окну.

Позади слышалось скрипенье пера по бумаге.

— Не хочется их беспокоить… наверняка у них и без меня достаточно забот. — Неуверенный скрип вновь замер. — Что же я такая дуреха, совсем не умею писать: все слова в страхе разбегаются, когда пытаюсь их поймать.

Он с улыбкой оглянулся, посмотрел, как она сидит, склонившись над письмом, словно школьница, мучающаяся над сочинением. Пылающая щека и насупленная бровь свидетельствовали о том, что она испытывает настоящие трудности, что это не неуклюжая попытка вызвать его сочувствие. Девушка и вправду не умела выражать мысли на бумаге, и эта неспособность отражала ее быстрый впечатлительный ум и непрекращающуюся смену чувств. Он подумал о письмах Анны Лит, точнее, о нескольких письмах, полученных много лет назад от девушки, которая была еще Анной Саммерс. Перед глазами встали изящный уверенный почерк, четко выстроенные фразы, и по внезапной ассоциации вспомнилось, что точно такой же документ в это самое время, может быть, ждет его в отеле.

Что, если действительно письмо пришло и в нем содержится полное объяснение ее телеграммы? Резкий перелом в настроении, вызванный этой мыслью, заставил его взглянуть на девушку с внезапным раздражением. Она околдовала его, будто последнего дурня, и он поразился себе: как его угораздило попусту потратить на нее полдня, когда все это время письмо от миссис Лит, может быть, лежит у него на столе. В этот момент, будь у него выбор, он бросил бы спутницу прямо здесь, но, раз уж взялся заботиться о ней, придется мириться с последствиями.

Как уже бывало, интуиция подсказала ей, что настроение у него переменилось, поэтому она вскочила и скомкала письмо.

— Какая я бестолковая; но не буду больше вас задерживать. Вернусь в отель и напишу там.

Она покраснела, и, когда глаза их встретились, он впервые за все это время заметил в ее взгляде легкое замешательство. В конце концов, может, его близость и была причиной ее смущения? Эта мысль обратила смутное раздражение ею в определенное недовольство собой. Не было никакого оправдания тому, что он ввязался в подобное приключение. Почему он не отправил девушку вечерним поездом в Жуани, вместо того чтобы убеждать ее не торопиться, и использовал Сердан в качестве предлога? Париж полон знакомых, и его досада лишь возросла, когда он подумал, что какие-нибудь приятели миссис Лит могут увидеть его на спектакле и доложат, что он был там с подозрительно хорошенькой спутницей. Мысль была очень неприятной: не хотелось, чтобы обожаемая женщина подумала, будто он может хоть на минуту забыть о ней. Да еще к этому моменту он окончательно убедил себя, что его уже ждет письмо от нее, и даже осмелился вообразить, будто в послании отменяется телеграфное повеление и она призывает его к себе немедленно…