Геннадий Русский - Соловецкое чудотворство

Я застала особняк Эйнема превращённым в типичную московскую многонаселённую «коммуналку» со всеми её «прелестями» — шпаной, скандалами соседей и т.п., хотя меня уверяли, что перед войной и сразу после неё было ещё хуже. Всё-таки в моё время у обитателей нашей «коммуналки» уже не было столь неприкрытой и безнадёжной нищеты, как раньше. Жизнь в «особняке Эйнема» тяготила нас чрезвычайно, поэтому при первой же возможности, заняв деньги у «состоятельных» родственников, мы вступили в ЖСК «Газетчик» и в 1967 году переехали в небольшую двушку недалеко от Белорусского вокзала.

Существование наше все эти годы было непростым, более чем, скажем так, небогатым, но очень интересным. Мы были молоды, нас окружало множество очень близких нам по духу и взглядам друзей и знакомых. Геннадий Русский был ещё Генрихом Гунном, писал и издавал в любимом издательстве «Искусство» книги о Русском Севере, который нежно и преданно любил. Каждый год мы вместе с ним (или он один с друзьями) с тяжёлым рюкзаком отправлялись в путешествия по Северу — Вологодской, Архангельской областям, на Печору.

В одну из таких поездок в начале 1960-х годов (если память не изменяет, в 1963 году) в городе Кириллове, прячась от дождя на паперти одной из церквей этого дивного памятника древнерусской архитектуры, мы случайно встретились с уже знаменитой в Москве парой — известным литературоведом Андреем Синявским и его женой Марией Розановой-Кругликовой. С Розановой Генрих учился в университете и потому был хорошо знаком. Я же видела их впервые. Встреча получилась очень живой. Мы подружились и стали бывать у Синявских в комнатке (а может быть, и в двух) — тоже в изрядной коммуналке в Хлебном переулке. Генрих (к тому времени уже Геннадий после принятого крещения [3] Родители Генриха-Геннадия происходили из крестьян Липецкой губернии. Их молодость пришлась на 1920-е годы. Отец был даже участником Гражданской войны: на стороне «красных», конечно. Мать, закончив уже советскую гимназию, учительствовала в школе. Едва ли не до конца своих дней они оставались верны революционной романтике своей молодости, хотя и не могли не замечать, что со временем в реальной жизни эта «романтика» трещала по всем швам. Как и многим их ровесникам, это не казалось им главным. Конечно, ни о каком церковном крещении детей в такой семье речь не могла идти. ) встречался с Андреем Донатовичем чаще, но о существовании Абрама Терца ни он, ни я ничего не знали. Такова была жизнь: друзья друзьями, но всем всё знать было совсем не обязательно.

Арест Андрея Синявского и Юлия Даниэля был для нас полной неожиданностью. По незнанию, а может быть, по наивности, Генрих оставил у Синявского в его кабинете-подвальчике папочку со своими сочинениями, не то чтобы антисоветскими, но несоветскими точно. Он хотел, чтобы маститый литературовед прочитал их и высказал своё профессиональное мнение. Потом Генрих вспоминал, что Синявский, как-то странно для друзей, не хотел оставлять у себя эту папочку, но Генрих его уговорил. Злосчастная папочка после обыска у Синявских, естественно, попала в руки кагебешников, и их реакция не заставила себя долго ждать. Генриха выгнали из Союза журналистов и, соответственно, из всех издательств, журналов, с которыми он сотрудничал.

Наступили нелёгкие времена. Забота о семье, а нас вместе с сыном было трое, почти полностью легла на мои плечи. Не могу сказать, что мы не боялись худшего, но гроза миновала, Бог миловал, и мы продолжали жить, как и прежде, только экономически ещё сложнее, но так же творчески активно, насыщенно и интересно, с ежегодными поездками на Север (как-то наскребали на это денег), с частыми встречами с не слишком многочисленными, но очень верными друзьями.

В дальнейшем пути Геннадия Русского и Андрея Синявского разошлись и после эмиграции последнего они более не встречались. Разошлись они идейно: Геннадий Русский был большим русофилом и ему определённо не нравились некоторые высказывания Синявского по поводу России (не СССР) и русского народа. Может быть, он не так что-то понял, но прояснить позиции мешала дальность расстояний, разделявшая их, а время всё ещё не совсем способствовало такого рода эпистолярным прояснениям.

Я рассказываю о том, что, казалось бы, не имеет прямого отношения к «Чёрной книге», столь подробно только потому, что это был фон, обстановка, в которой книга создавалась. Мне трудно сейчас восстановить точные даты начала и завершения работы над книгой. Генрих неохотно впускал кого бы то ни было, даже меня, в свои дела (возможно, оберегая от «лишних» знаний), но скрытность, какая-то «подпольность» была в его характере вообще. Разбирая его архив, я не нашла ни черновиков, ни каких-либо записей по поводу «Чёрной книги». Скорее всего, они были уничтожены им самим безопасности ради. Позднее, в авторском послесловии к первому российскому изданию книги 1991 года он определял время её создания серединой и второй половиной 1960-х: «В конце 60-х годов она (книга. — Л.И. ) появилась в самиздате, а в начале 1970-х — в тамиздате». Сначала была опубликована в журнале «Грани» № 95, а в 1976 году вышла отдельным изданием в издательстве «Посев» (Германия). Книга по выходе была замечена зарубежными критиками. До нас дошло несколько рецензий, сначала в газете «Русская мысль», а потом и в журнале «Русское Возрождение» №3 за 1978 год. Поскольку «Чёрная книга» печаталась анонимно, рецензенты, помнится, задавались вопросом, к какому поколению — старшему или нынешнему — принадлежит автор.

Анонимность «Чёрной книги» привела впоследствии к двум интересным историям, случившимся с ней.

Первая история произошла в 1989 году в разгар перестроечного «опьянения» (иначе не назовёшь) только что дозволенной свободой слова, свободой печати. Пётр Паламарчук, известный знаток старой Москвы и большой книжник, где-то раздобыл «посевское» издание «Чёрной книги» и задался целью опубликовать её в издательстве «Столица», в котором он работал, кажется, главным редактором. Но для этого надо было разыскать автора или хотя бы что-нибудь узнать о нём, чем он и занялся, расспрашивая своих многочисленных знакомых. Неожиданно для себя он вышел на доброго нашего приятеля писателя Феликса Светова, который был «в курсе» происхождения «Чёрной книги». Вскоре состоялась и встреча автора и издателя. События в Москве развивались стремительно, я же в это время находилась в зарубежной командировке вместе с женой Петра Паламарчука и на её высказывание, что Петя разыскивает автора необычной «Чёрной книги», как и было положено, хранила полное молчание до нашего с ней возвращения в Москву, где всё уже было найдено, решено и подписано. Так появилось первое российское издание «Чёрной книги» ( Геннадий Русский. Чёрная книга: Трилогия московского человека. М., «Столица». 1991).