Юзеф Крашевский - Дневник Серафины

Я преклоняюсь перед ней и ловлю каждое ее слово… Делая покупки, она вздыхала… Сейчас настали трудные времена, но всякая уважающая себя женщина понимает: есть траты, к которым обязывает положение. Это ее слова… золотые слова… При ее красоте и молодости грешно не следить за собой и в бездействии ждать приближения старости. Поддерживать красоту, оказывается, не так-то просто, — когда вчера Пильская, мамина горничная, распаковала ее туалетные принадлежности, я так и ахнула: сколько разных флаконов, флакончиков, фарфоровых пудрениц, баночек, кисточек, щеточек, и каждая вещица имеет неведомое мне название и назначение! Мне очень хотелось узнать, посмотреть, как ими пользуются, для чего они служат. Но, видно, это тайна. И Пильская, прежде чем приступить к маминому туалету, смеясь, выпроводила меня из комнаты и закрыла дверь на задвижку. В постели мама казалась немного бледной и утомленной. А когда по окончании туалета она вышла из спальни, вид у нее был посвежевший, помолодевший, и, как всегда, она была неотразимо хороша.

Вот бы выведать у Пильской, как это делается! Но на мои вопросы она отвечала со смехом: если каждая барышня сама будет все знать, то такие, как Пильская, останутся без куска хлеба.

Мама на другой день, внимательно осмотрев мои руки, загорелое лицо и небрежную прическу, шепнула что-то этой чародейке, и та с полчаса колдовала надо мной. Показала, как ухаживать за руками; растерла их, смазала чем-то, отшлифовала ногти, и руки не узнать было… От удовольствия у меня разгорелись щеки, тогда их un soup-con [17] чуть-чуть (фр.). припудрили, и кожа на лице приобрела матовый оттенок.

Мама и тут не упустила случая дать мне полезный совет: ни в коем случае не пользоваться белилами, не присыпать лицо мукой, не то, говорит, на всю жизнь испортишь кожу, она покроется прыщами, и станешь дурнушкой. Только средства, выпускаемые Societe Hygienique [18] Гигиеническим обществом (фр.). , заслуживают доверия. Я записала себе для памяти.

В молодости, по утверждению мамы и Пильской, можно обходиться вообще без косметики или пользоваться ею очень умеренно.

Боже, сколько всего надо знать в жизни, и этому в самых лучших пансионах не учат!

Потому-то мне не терпится поскорей оказаться дома: ведь о лучшей наставнице, чем мама, и мечтать нельзя!

Когда мы вернулись из магазинов в гостиницу, нам подали отменный обед (во всяком случае, мне так показалось), хотя мама нашла его ординарным, невкусным и плохо сервированным. Интересно, что сказала бы она, отведав кушанья, какими нас потчует Феллерша. Но на этот раз я промолчала. На десерт было мороженое, и я с жадностью накинулась на него. А мама даже не притронулась к нему; по ее словам, оно приготовлено в расчете на неприхотливый, неразборчивый вкус.

— Каждая женщина, — обратилась она ко мне, — должна понимать толк в кушаньях, конечно, не в том смысле, чтобы приготовлять их собственноручно, — в нашем положении это совершенно недопустимо — но знать, что и как в приличном доме полагается подавать к столу, надо; изысканная, вкусная еда услаждает жизнь, и люди нашего круга могут позволить себе это невинное удовольствие — в этом нет ничего предосудительного.

Разбавленное водой вино мне тоже очень понравилось. Мама с удивлением пожала плечами, узнав, что в пансионе мы пьем простую воду, и только в пост к рыбе подают иногда жиденькое пиво.

Теперь я вижу, мама имела весьма туманное представление о нашем пансионе, о котором шла молва, как о tres distinguee [19] весьма аристократичном (фр.). .

После обеда мы поехали с визитом к нашей родственнице, княгине Б.

Об этом визите я знала заранее и с нетерпением ждала его. Мама, опасаясь моей неопытности, побеседовала со мной предварительно. Но я уже была наслышана о княгине, которая занимает высокое положение в свете. Бывать в ее доме, пользоваться ее благосклонностью — большая честь. И вообще она задает тон в здешнем обществе, и в ее гостиной собираются представители самых знатных фамилий. Духовенство заискивает перед ней — говорят, она необычайно набожна. Мама снова упомянула вскользь о нынешних тяжелых временах, когда все сословия перемешались и приходится защищаться от нападок черни, которая устраивает против нас заговоры. Мне не очень-то попятно, что она имеет в виду, но… не все сразу; придет время, разберусь…

Признаться, дом княгини произвел на меня большое впечатление, хотя и наш в Сулимове поставлен на широкую ногу. Тут все выглядит очень импозантно. В дверях — швейцар, в передней — несколько лакеев, камердинер; обстановка в гостиных строгая, основательная. Мы миновали целую их анфиладу, прежде чем достигли заветного чертога, но божества там не оказалось.

Встретила нас dame de compagnie [20] компаньонка (фр.). княгини, баронесса Сент-Ив, француженка по происхождению, но выросшая в наших краях. Эта уже немолодая особа пользуется особым расположением княгини. Мама обняла ее и поцеловала.

И она поспешила с докладом к княгине.

А мы тем временем присели к столику, заваленному книгами и журналами. Вдруг портьера раздвинулась, и в комнату вошла пожилая женщина высокого роста, с красивыми седыми волосами и благородными чертами лица. С первого взгляда в ней угадывалась знатная дама. Я смотрела на нее во все глаза, и ничто от меня не укрылось, даже аметистовые четки, как браслет надетые на руку.

Она обняла маму, которую всегда очень любила. И вообще нам был оказан очень теплый прием. Меня она долго и пристально рассматривала и в лорнет и просто так, и против света и на свет.

Потом коснулась губами моего лба, и я расслышала, как она прошептала: «Tres jolie… Elle promet…» [21] Очень мила… Подает надежды… (фр.)

Мне дали Библию с иллюстрациями Доре и усадили за соседний столик, а дамы стали вполголоса беседовать.

Со стороны могло показаться, будто я целиком поглощена Библией, но я не пропустила ни единого словечка из их разговора, в котором принимала участие и мадемуазель Сент-Ив.

Речь шла о грозящей миру опасности, о неизбежной катастрофе, о безбожии, но разговор то и дело прерывался вставными эпизодами, — новостями и сплетнями о незнакомых мне особах. Княгиня жаловалась на испорченность нравов, мезальянсы. Потом она обрисовала маме свою деятельность… Говорила о пожертвованиях, ксендзах, подстрекателях, слугах… Совсем неинтересно, если бы не вышеупомянутые вставные эпизоды.

Три или четыре дамы состояли в непозволительной связи, — что это такое, я не расслышала: разговор велся шепотом, — о чем княгиня сочла своим долгом поставить в известность маму… Как бы менаду прочим, маме всучили несколько билетов благотворительной лотереи. Мадемуазель Сент-Ив, поддерживая беседу, не без остроумия пересказывала сплетни. Увлекаясь, она повышала голос, но, взглянув в мою сторону, опять переходила на шепот, хотя я делала вид, будто рассматриваю картинки, которых вовсе не видела.