Булчу Берта - Кенгуру

Рекламу «Кэмела» он способен был изучать часами. Стоя перед закрытым шлагбаумом или на погрузке, он каждый раз с новым интересом принимался рассматривать школу кенгуру и всех ее учеников по отдельности. Больше всего он любил Дейуса, негра, за его котелок и пиджак в черно красную полоску. Когда Варью смотрел на эту нарядную картинку, у него возникало чувство, что где-то, далеко-далеко отсюда, все время происходит нечто такое, в чем ему не дано участвовать Из-за этой рекламы он даже купил англо- венгерский словарь за 26 форинтов; впрочем, со словарем у него были связаны другие, хотя и очень неопределенные еще планы... Даже на потолке кабины приклеена была больших размеров картинка; ее привез ему приятель Йоцо, водивший тяжелые грузовики на международных рейсах. Картина изображала мулатку, которая оглядывается, испуганно присев, потому что в этот момент какая-то пестрая собачонка стаскивает с нее последнюю деталь одежды. Собака не на шутку вцепилась зубами в эту самую деталь, У нее даже на морде написано, как она злобно рычит.

Мулатка довольно красива, напоминает Роду Скотт — разве что у этой кожа посветлее. Варью, впрочем, разглядывал мулатку не слишком часто, один-два раза в неделю — когда ложился навзничь на сиденье, ожидая своей очереди где-нибудь на товарном дворе.

Среди сокровищ Иштвана Варью были еще фотокарточки трех девчонок, вставленные под резиновую прокладку ветрового стекла; Варью написал на них фламастером имена девушек: Мари, Жожо, Цица. Нельзя сказать, что они выглядели ослепительно красивыми; но любой бы признал, что все трое — очень миленькие девчушки. Мари, пожалуй, казалась немного глуповатой, Жожо — дерзкой, продувной, Цица же — кокетливой и лукавой, как котенок... [5] Цица — по-венгерски: котенок, киска.— Здесь и далее примечания переводчиков. А на днях у Варью появилось еще одно сокровище - открытка с рекламой игорного дома в Монте-Карло; открытка, впрочем, отправлена была из Марселя. Варью поместил ее рядом с фотографиями, справа. Картинкой она обращена была наружу так, что в кабине белел ее оборот с несколькими небрежными строчками: «Просьбу выполнил. 6 июля в 5 ч. буду в «Семерке треф». Йоцо». Иштван Варью перечитывал эти слова раз по десять — пятнадцать в день, и на лице у него появлялось что-то вроде неуверенности или, может быть, волнения. В старые времена про Иштвана Варью сказали бы, что у него стальные нервы. Но это было не совсем так: у Иштвана Варью, в сущности, не было нервов. Под лохматыми светлыми волосами пряталась невозмутимая голова. Это внутреннее спокойствие выражалось и на бледном лице; оно, по всей видимости, донельзя раздражало прочих суетящихся бегущих куда-то людей.

Когда он докурил сигарету, Том Джонс как раз пел свое «Облади-облада». Варью выбросил окурок в окно и перевел скучающий взгляд со своих сокровищ на светло-желтую «Волгу». Седокам ее, видно, надоело тащиться еле-еле. «Волга» ускорила ход до шестидесяти, потом до восьмидесяти, до ста. Варью видел, что черноволосая женщина крутит пальцами возле виска: дескать, чокнутый. Кое-кто тут чокнутый. Наверное, шофер грузовика... «Бедняжка»,— подумал Варью и стал смотреть на аиста, который спокойно и величественно вышагивал в прибрежных зарослях. Он дождался, пока «Волга» скроется из виду, и лишь затем постепенно увеличил скорость до семидесяти. У Рацалмаша его обогнал «фиат», еще через несколько минут - «трабант». Стали попадаться и встречные машины, идущие обратным рейсом из Печа, из Сексарда. Движение на шоссе оживлялось. Закурив новую сигарету, Варью слушал Тома Джонса и смотрел по сторонам. Он любил летние поля; глаза, утомленные постоянным вниманием, отдыхали на сочной, обильной зелени. Вдали показался уже Дунауйварош с клубами рыжей летучей пыли над домнами; за деревьями мелькнули раскрашенные в шашечную клетку трубы коксовых печей. И тут Варью снова увидел светло-желтую «Волгу», стоящую на обочине. Черноволосая женщина вылезла из машины и, перебравшись через канаву, углубилась в кусты. Проехав мимо, Варью еще увидел в зеркальце, как она присела.

Возле Дунауйвароша шоссе как-то незаметно, без перехода, стало ровнее и даже словно бы шире. Варью разогнал «ЗИЛ» до девяноста; мчась среди молодых, недавно насаженных рощиц, он позволил себе немного расслабиться, не думать ни о чем, прижмурив глаза и качая в такт музыке лохматой головой. У Киштапоштага на шоссе вывернул вдруг маленький пыхтящий трактор-тягач с прицепом.

Варью еле успел затормозить — но сдержался и даже не выругался в сердцах. Терпеливо дождался, пока чудак за рулем разберется, где правая и где левая сторона, и лишь после этого обогнал его. Сигарета как раз догорела; он выбросил окурок в окно и, продолжая движение, нажал клавишу магнитофона. Музыка оборвалась. Несколько минут слышно было лишь ровное гудение мотора; Иштван Варью с любопытством вслушался в него. Ему нравился голос его «ЗИЛа», мощный, спокойный, уверенный, и он проверял его несколько раз в день. По звуку мотора он мог даже заранее угадать, почувствовать в нем неполадку. В дороге Варью любил, чтобы рядом все время гремела музыка, но это не мешало ему каждые полчаса выключать магнитофон, чтобы удостовериться: с мотором все в порядке. Вот и сейчас, слушая голос «ЗИЛа», он доехал до самого поворота на Кунсентмиклош и лишь тогда с удовлетворением кивнул головой, заменил, скосив глаза, кассету в магнитофоне и нажал клавишу пуска. Лента начиналась «Цецилией» Саймона и Гарфункеля. Это был один из самых любимых его номеров; правда, сейчас, перед закатом, к настроению больше подошло бы, наверное, танго «Эль Кондор паса».

Машина ровно катилась на девяноста. Но перед Дунафёльдваром его все же обогнали «Жигули», потом «фольксваген», потом черная «Волга». Въезжая в Дунафёльдвар, Варью снизил скорость до шестидесяти, посмотрел в окно. Худой мужчина вез по тротуару двухколесную тележку с двумя полными мешками, из которых торчали зеленые листья крапивы. С высоты шоферского сиденья Варью мог заглянуть во дворы. Женщина гнала гусей в заросший травой угол сада. Подальше, в другом дворе, другая женщина, маленькая и толстая, развешивала одежду, возле нее бегали ребятишки. Не то двое, не то трое. Все это возникало перед Варью лишь на мгновение: ведь надо было еще и следить за дорогой. Он так и не решил, двоих или троих ребятишек видел возле толстухи. Тогда он стал думать, какой у нее муж. Почему-то ему казалось, что он должен рыть железнодорожником. Кочегаром, например, или составителем поездов. Наверное, ездит на работу в Дунауйварош; на рассвете выходит из дому, а возвращается на рассвете следующего дня с красными от усталости глазами. По дороге в станционном буфете опрокидывает стаканчик виноградной водки. Дома ест и ложится спать. Поспит до обеда, потом... Варью так и не смог придумать, что же делает железнодорожник в свободное время. Город постепенно сходил на нет. По обочине катили велосипеды с заступами, разъятыми косами, притороченными к раме; седоки молча, сосредоточенно крутили педали. «Что они косят, интересно?»— размышлял Иштван. Миновав последние дома, он прибавил скорость. На ленте как раз шло танго «Эль Кондор паса»— Гарфункель со своими ребятами были в самом деле на высоте. Варью загляделся на поля, на небо над ролями и вдруг, почти бессознательно, затормозил. На краю шоссе нетерпеливо махала рукой, прося остановиться, невысокая светловолосая девушка. Она была не одна. Рядом, на обочине, стоял потрепанный джип, вокруг него хлопотали двое длинноволосых парней и девушка. Светловолосая, судя по всему, была из их компании.