Артем Кораблев - Кто съел кенгуру?

Был День святого Валентина. С самого утра в нашей школе творилось сумасшествие. По партам на всех уроках гуляли валентинки с признаниями в любви. Я тоже получил две, и главное, даже не подозревал от кого. Поди догадайся! Все вдруг, как один, стали католиками. И те, кого родители крестили в православном храме, и те, кому вообще о Боге дома не рассказывали. Большинство же и вовсе не знали, кто такой святой Валентин, и чем он знаменит. Я, кстати, тоже. Но то, что этот святой покровительствует влюбленным, известно всем, даже атеистам.

Из-за этого на последнем уроке химии вообще наступил полный «беспредел». Никто уже не хотел сидеть и слушать мучительные речи нашего химика, пытавшегося вдолбить в нас основы науки о превращении веществ.

— Давайте не будем сегодня учиться! — вопили с места девчонки. — Сегодня праздник!

— Я православный, — слабо отбивался Дядя Химя, такое уж у него прозвище.

В конце концов, он не выдержал натиска, но пошел на военную хитрость.

— Ладно, — заявил Дядя Химя, напрягая голос, чтобы перекрыть шум в классе, — раз вы все окатоличились, то пишите и мне валентинки.

— Ура-а! — закричало подавляющее большинство.

А он что сделал? Он разделил доску на три равные части и дал на них задание для самостоятельной работы, только вместо вариантов написал: «I валентинка», «II валентинка» и, соответственно, «III».

Народ чуть не взбунтовался, но Дядя Химя разрешил пользоваться учебником и в конце урока расставил кучу пятерок, так что праздник все-таки удался.

Лично я валентинок в тот день никому не писал, кроме как по химии. А зачем мне признаваться кому-то в любви, когда я уже признался в этом Светке еще прошлым летом. На третий день нашего знакомства. С тех пор мы с ней встречаемся каждую неделю, и она безраздельно владеет моим сердцем. И уж, конечно, в день Святого Валентина мы тоже должны были встретиться.

Встречаемся мы с ней после школы, потому что в Москве живем в разных районах, мы же на даче познакомились. Раньше наши свидания начинались в метро на «Краснопресненской», у первого вагона, а уж потом мы отправлялись в зоопарк или еще куда-нибудь. Но с тех пор как Светка поступила в клуб юных биологов зоопарка, или по-иному КЮБЗ, я уже никого на станции не жду, а иду прямо к кассам, покупаю билет и встречаюсь с ней на старой территории напротив входа, там, где раньше стоял ящик для пожертвований посетителей на нужды зоопарковских обитателей.

Ящик был установлен прямо возле ограды пруда, в котором плавают даже зимой — в специальной полынье — лебеди, гуси и всевозможные утки, от серенькой кряквы до разукрашенной в радугу мандаринки. Теперь этот ящик убрали. Зато, когда я прихожу в зоопарк, на этом месте обычно стоит Светка.

Но в тот ненормальный день, с которого очередной раз нарушилось ровное течение моей жизни, Светки я у пруда не нашел. Впрочем, меня это не обескуражило. Не впервые! Значит, ее задержали какие-то заботы в слоновнике, где она ухаживала за своим носатым подопечным. Нет, не за слоном, конечно. Слона бы ей никто не доверил, да с ним бы она и не справилась, наверное. Светка за тапиром ухаживала, этот зверь тоже почему-то в слоновнике живет, может, потому, что и у него носик не маленький.

Короче, я мог тогда, не найдя Светки на условленном месте, отправиться прямо к слоновнику. Но дело в том, что в Московском зоопарке, сколько я себя помню, все время идет перестройка или реконструкция. Все что-то роют, копают, строят, ломают старые павильоны и возводят новые. Этим летом дошла очередь до старого слоновника, который стоял на горке за вторым небольшим прудом для водоплавающих. Снесли это слоновье общежитие в один день. Будут новое строить, но пока не построили, и временно все его обитатели живут вообще не в зоопарке, а около него в желтом здании с оцинкованной крышей, расположенном между забором новой территории и каким-то московским или российским ведомством. А мне немного обидно было сразу туда идти, десятку-то я за билет уже заплатил и никого еще не посмотрел. Поэтому решил пройтись вдоль пруда, мимо лам и кенгуру, глянуть на обезьян, безобразничающих в большой яме около перехода на Новую территорию, посмотреть знакомого мне красавца глухаря и посетить «Ночной павильон». После этого я планировал еще взглянуть на волков, а за их вольером есть выход из зоопарка, для служителей. Вернее, выйти-то там может любой, а войти только работник этого учреждения. От этого входа-выхода совсем недалеко и до временного обиталища слонов, где я и рассчитывал найти Светку.

Особенно мне хотелось тогда посетить «Ночной павильон». Там в полутьме, при свете слабых красных лампочек, летают летучие мыши, скачут тушканчики, чешут себе бока бобры в хатке, лазают по веткам сони и летяги — вся та живность, которую днем не видать, потому что они на свету спят. А ночью их не видать, потому что мы спим. Этот замечательный павильон только-только открыли, и я был в нем всего один раз. Но посетить его вторично мне было, видимо, не судьба. Я не дошел даже до ямы с обезьянами, потому что уже возле загона с деревянными домиками, в котором всегда сидели кенгуру, увидел Светку.

Она стояла не одна, а в группе нескольких кюбзовцев и служителей зоопарка. Их всегда отличишь от посетителей и по одежде, и по озабоченному виду, и по поведению.

Светка уже была здесь со всеми на дружеской ноге и ничем от работников зоопарка внешне не отличалась. Грязноватая телогрейка, потертые старые джинсы, не новые сапоги, в которые эти джинсы заправлены, только шапка новая, хорошая, меховая, ей эту шапку на прошлой неделе отец купил, а то ее старую слон съел. Стащил с головы, когда она там что-то в слоновнике делала, и прямо в рот отправил. А на улице холодно, зима еще тянется, хоть и на исходе.

Я подошел к телогреечным попечителям животных, они не сразу меня заметили, и, вольно или невольно, я стал свидетелем следующего разговора.

— Нет, это не бомжи! Кто угодно, только не бомжи, — категорично заявлял малый лет двадцати с добродушной физиономией юного биолога. Я теперь этих натуралистов за версту по физиономии узнаю, она у них вместо штампа. Не от мира сего, как говорит моя бабушка.

— А что ты так уверен, что не бомжи? — горячился второй. — Они ж здесь ночуют? Ночуют. Уток воруют? Воруют. Могли и это.

Обличитель бомжей сам мог сойти за представителя бездомной братии. Низенький, плотный, в какой-то особенно рваной телогрейке с клочками грязной ваты на рукавах, а джинсы, те у него прямо-таки лохмотьями выбивались из резиновых сапог, и через их дыры были видны поддетые снизу тренировочные штаны. Только смышленая симпатичная физиономия и нарушала общее впечатление.