Джордж Мур - Эстер Уотерс

С верхних сидений омнибуса им был хорошо виден Грин-парк — высохший, бесцветный, как пустыня; когда они спустились с холма, им бросилось в глаза, что осень уже начала свою расправу над кронами деревьев: внизу, в лощинах, было полно опавших листьев. На возвышенном месте, в углу Гайд-парка, ветер поднял в воздух смерч пыли; когда они проезжали мимо Сент-Джордж-плейс, за решеткой мелькали лужайки безлюдного парка. Широкие мостовые, Бромптон-роуд, маленькие пивные на перекрестках, — глазам лондонцев открывалось предместье Лондона.

— Погляди, — сказал Уильям, — видишь домик вон за теми деревьями, там, где дорога поворачивает влево, — это «Рога и колокольчик». Вот дом, хозяйкой которого хотелось бы мне тебя увидеть.

— Жаль, что мы не купили его, когда у нас были деньги.

— Не купили! Этот домик стоит десять тысяч фунтов, а то и больше.

— Я когда-то работала неподалеку отсюда. Мне очень нравится Фулхем-роуд. Похоже на деревенскую улицу, только длиннее, верно?

Эстер припомнилось, как она впервые нанялась в прислуги — к миссис Денбар на Сидней-стрит; там, в конце Челси, была церковь с невысокой колокольней, а чуть подальше был Вестри-холл на Кингс-роуд, а налево — Оукли-стрит, которая вела к Баттерси. Миссис Денбар любила гулять в парке в конце Кингс-роуд. Этот парк назывался Кремон-гарденс, там устраивались фейерверки, и Эстер частенько стояла вечерами у окна, наблюдая, как взлетают в воздух ракеты. А потом леди Илвин пристроила ее судомойкой в Вудвью. Эстер отчетливо припомнилось все, даже лавки: молочная Палмера, бакалейная Хайда… Ничто не изменилось с тех пор, как она отсюда уехала. А сколько же лет минуло? Пятнадцать, а то и все шестнадцать. Эстер так погрузилась в свои воспоминания, что Уильяму пришлось тронуть ее за плечо.

— Приехали, — сказал он. — Ты что, не узнаешь этих мест?

Нет, она тотчас узнала это внушительное здание из красного кирпича с двумя флигелями, обнесенное высокой чугунной решеткой, вдоль которой рос унылый кустарник. Длинные прямые дорожки, безрадостные ряды подстриженных деревьев, где прогуливались или отдыхали, обессиленно присев на скамейку, исхудалые люди; они еще тогда, с юности, отчетливо врезались ей в память — эти терпеливые страдальцы, бродившие здесь, словно в собственном склепе. Она старалась угадать, кто они и могут ли еще поправиться, а затем, испуганная близостью смерти, спешила дальше по своим делам. Низкие деревянные, выкрашенные желтой краской ворота были все те же. Только она никогда раньше не видала, чтобы они были отворены, и столь же неожиданным показалось ей, что сад залит ярким солнцем и в нем полно посетителей. На клумбах цвели цветы, и деревья были красивы в своем осеннем уборе. Зелень листвы была уже чуть тронута багрянцем, и то тут, то там усталый лист, отделившись от ветки, падал на землю.

Уильям, знакомый с порядками больницы, кивнул привратнику и был пропущен внутрь без лишних вопросов. Миновав главный вход в центре здания, он направился к флигелю. Доктор разговаривал с каким-то молодым человеком, в котором Эстер узнала мистера Олдена. «Неужто и он тоже умирает от чахотки?» — промелькнуло у нее в уме, но его здоровый вид и жизнерадостный смех убедил ее в противном. Из здания вышла коренастая, тоже совсем здоровая с виду девушка; она вела за руку девочку лет двенадцати — тринадцати; смерть уже наложила свой отпечаток на это детское личико.

Мистер Олден остановил их и с обычной для него приветливостью и добротой выразил надежду, что здоровье девочки идет на поправку. Девушка отвечала, что ребенку стало лучше. Доктор попрощался с мистером Олденом и знаком предложил Уильяму и Эстер последовать за ним. Эстер хотелось поговорить с мистером Олденом, но он не заметил ее, и она направилась за своим мужем, который, продолжая разговаривать с доктором, вошел в подъезд и зашагал по длинному коридору. В конце коридора стояла группа девушек в пестрых ситцевых платьях. Глядя на эти веселые цветастые платья, Эстер приняла девушек за посетительниц, но негромкий сухой кашель оповестил ее о том, что и над ними витает смерть. Проходя дальше, она заметила скелетообразную фигуру в кресле на колесиках. Исхудалые руки покоились на коленях, в пальцах был зажат маленький носовой платочек. Алые пятна на белизне платка были ярче, чем цветы на ситце. Они свернули в другой коридор; навстречу им попалась сиделка — хорошенькая, в скромном черном платье и косынке; она подняла на молодого доктора полный обожания взгляд. Было ясно, что они влюблены друг в друга. Вечная, как мир, любовь торжествовала и в этом царстве смерти!

Эстер хотелось присутствовать при осмотре, но Уильям неожиданно заупрямился, заявил, что предпочитает остаться вдвоем с доктором, и Эстер возвратилась в сад. Она видела пациентов, отдыхавших под деревьями, и время от времени до нее отчетливо долетал негромкий кашель; этот кашель никогда не умолкал здесь надолго.

Мистер Олден еще не ушел, он стоял к ней спиной. Маленькая девочка, о здоровье которой он справлялся, сидела на скамейке под деревом; на руки у нее был надет толстый моток шерсти, и сопровождавшая ее девушка сматывала шерсть в клубок. Рядом с ними сидели еще две молоденькие женщины; все они улыбались и перешептывались, поглядывая на мистера Олдена. Им явно хотелось привлечь к себе его внимание, хотелось, чтобы он подошел и заговорил с ними. Это желание нравиться было столь естественным, что, тронутый их невинным кокетством, мистер Олден подошел к ним, и Эстер видела, что каждой из них хочется перемолвиться с ним словечком. Эстер тоже хотелось поговорить с ним, — ведь он был ее старинным знакомым. И она пошла по дорожке, решив нарочно пройти мимо него, когда повернет обратно. Мистер Олден по-прежнему стоял к ней спиной, а женщины были настолько углублены в беседу, что не замечали ничего вокруг себя. Одна из них была удивительно хороша собой. Белоснежная кожа, безупречный овал лица, большие голубые глаза, изящный небольшой носик с горбинкой и темные ресницы… Эстер услышала, как она сказала:

— Я бы чувствовала себя совсем хорошо, если бы не кашель. Он никак не проходит еще с… — кашель помешал ей договорить, и мистер Олден, словно бы не поняв, сказал:

— Да, да, уже с прошлой недели.

— С прошлой недели! — воскликнула бедняжка, — Он не проходит с рождества.

Она произнесла это с каким-то удивлением, и мистер Олден, у которого перехватило горло от жалости, с трудом заставил себя пробормотать, что эта прекрасная погода, вне всякого сомнения, поможет ей избавиться от кашля.

— Такая погода, — сказал он, — помогает не хуже, чем поездка в теплые края.

Другая молодая женщина, услышав это утверждение, возразила, что она уже ездила для поправки здоровья в Австралию, и принялась рассказывать о своем путешествии, но ее рассказ все время прерывался негромким покашливанием, еще более зловещим оттого, что он казался таким безобидным. Однако остальным хотелось слушать не ее, а мистера Олдена, — про поездку в Австралию они уже слышали не раз, и все нетерпеливо поглядели на подошедшую Эстер. Мистер Олден заметил это и обернулся.