Джордж Мур - Эстер Уотерс

Миссис Джонс нашла, что Эстер сделала все правильно, помогла ей собрать ее пожитки и, от души пожелав удачи, проводила до извозчика, который повез ее на Керзон-стрит.

Эстер чувствовала себя окрыленной, будущее рисовалось ей в радужном свете. Она старалась представить себе новый дом: будет ли он таким же роскошным, как Вудвью? Дверь ей отворила горничная в аккуратном черном платье с белыми манжетами и с белой наколкой на волосах. В холле ей бросился в глаза витраж; на выкрашенных белой масляной краской стенах висели гравюры в белых рамах. Где-то справа отворилась дверь, и из желтой гостиной появилась миссис Риверс.

— А, это вы! — сказала миссис Риверс. — Я с нетерпением ожидаю вас. Малютка капризничает. Ступайте прямо в детскую. Как, кстати, вас зовут?

— Уотерс, мэм.

— Эмили, распорядитесь, чтобы вещи Уотерс отнесли к ней в комнату.

— Хорошо, мэм.

— Так идите же, Уотерс. Надеюсь, от вас будет больше толку, чем от ваших предшественниц.

Высокий благообразный мужчина стоял в дверях комнаты, которая была полна всевозможных красивых вещей; миссис Риверс сказала, проходя:

— Это наша новая няня, дорогой.

Они поднялись по лестнице, и Эстер краем глаза увидела спальню, завешанную мягко ниспадающими драпировками, заставленную изящными фарфоровыми безделушками. Они преодолели еще одну лестницу и услышали жалобный плач ребенка. Миссис Риверс сказала:

— Бедная крошка! Это дитя все время плачет. Возьмите ее, Уотерс, возьмите скорей!

Эстер села, и вскоре крошечное существо затихло.

— Кажется, вы ей понравились, — сказала заботливая мамаша.

— Похоже, что так, — сказала Эстер. — Какая ома крохотная, мой мальчик вдвое больше.

— Надеюсь, что ваше молоко придется ей по вкусу и она не будет срыгивать все обратно. Иначе я просто не знаю, что делать.

— Думается мне, обижаться не будете, мэм. А сами-то вы не можете ее кормить? Нездоровы, верно? А ведь по виду не скажешь.

— Я? О нет, этого я не могу себе позволить. — Миссис Риверс с подозрением покосилась на небольшую грудь Эстер, похожую на перевернутую чашу, и сказала: — Надеюсь, у вас много молока!

— О да, мэм. В больнице говорили, что у меня хватило бы и на близнецов.

— Ужин будет в девять часов. Но вам не годится так долго ждать. Я распорядилась, чтобы вам подали стакан портера и сандвичи. А может быть, вы предпочитаете дождаться ужина? Если хотите, вам могут дать ужин и в восемь часов.

Эстер взяла сандвич, и миссис Риверс налила ей стакан портера.

Вечером миссис Риверс, покинув гостиную, снова появилась в детской, чтобы проверить, какой ужин подали кормилице; превосходная еда, стоявшая перед Эстер, не получила ее одобрения; миссис Риверс направилась в кухню и строго-настрого наказала повару, чтобы мясо в следующий раз не было пережаренным.

Теперь Эстер все время казалось, что она только и делает, что ест. После долгих мытарств пища, разумеется, шла ей впрок, да и ела она, изголодавшись, с большим аппетитом. Свежая кровь прибывала в ее жилы и создавала ощущение здоровья и довольства, и Эстер жила растительной жизнью, бездумно предаваясь соблазнам чревоугодия. Однако, воспитанная в твердых нравственных устоях, она чувствовала, как в душе ее назревает молчаливый бунт. В этом непрестанном пожирании пищи, в этом откармливании было что-то противоестественное, и ум простой неграмотной служанки был в смятении, а чувство собственного достоинства унижено. Положение, которое она занимала в этом доме, претило ей, и она искала опоры в мысли о том, что зарабатывает деньги для своего ребенка. Она заметила, что ее никогда не выпускают из дома одну, да и прогулки были строго ограничены — ее бы, верно, не выпускали из дома вовсе, если бы это не вредило здоровью.

Так прошло две недели, и как-то раз, после обеда, уложив ребенка спать, Эстер сказала миссис Риверс:

— Я бы хотела, мэм, отпроситься у вас часочка на два. Вам я, верно, не нужна, а малышка еще не скоро проснется. Я очень беспокоюсь о своем ребенке.

— Что вы, няня! Об этом не может быть и речи! Такие отлучки совершенно недопустимы. Можете написать женщине, которая за ним присматривает, если хотите.

— Я не умею писать, мэм.

— Ну попросите кого-нибудь, чтобы за вас написали. Ничего с вашим ребенком не может случиться.

— Но вы же, мэм, беспокоитесь о своем ребенке. Вы подымаетесь сюда, в детскую, по двадцать раз на дню. Разве не попятно, что я тоже могу беспокоиться о своем?

— Нет, нет, няня, мне абсолютно некого послать с вами.

— А совсем не нужно никого со мной посылать, мэм. Я не маленькая.

— Еще того не легче! Отпустить вас одну в такую даль… Где это, говорили вы, находится ваш ребенок? В Уондсуорте? Нет, это немыслимо. Я не хочу без нужды быть слишком строгой, но такой вещи ни одна мать не допустит. Я должна думать о благополучии своего ребенка… Конечно, не следует допускать, чтобы вы зря волновались, и я могу, если хотите, сама написать этой женщине. Большего вы от меня не можете требовать, и, надеюсь, это должно вас удовлетворить.

Эстер сидела, глядя в огонь. По какому праву разлучают ее с ребенком? Кто выдумал этот закон? Она не могла больше слышать, как миссис Риверс беспрестанно твердит: «Моя малютка, моя малютка, моя малютка», — и видеть, как эта благородная дама отворачивается, стоит только кормилице упомянуть о своем ребенке, о таком прекрасном мальчике. Когда миссис Риверс явилась, чтобы нанять ее, она сказала, что ребенка должны привозить к ней раз в три недели — так, дескать, будет лучше, и при этом упомянула что-то о двоих, которые уже умерли. В то время Эстер не постигла значения этих слов. Она подумала, что миссис Риверс уже лишилась двоих детей. Но вчера горничная сказала ей, что у этой крошки, лежащей в колыбели, уже сменилось до Эстер две кормилицы, и каждая из них потеряла своего ребенка. Значит — жизнь за жизнь. Нет, хуже. Дети двух несчастных женщин были принесены в жертву ради спасения ребенка этой богатой дамы. Но, видно, и этого мало: следующей жертвой должен стать ее чудесный мальчик. Еще какие-то отрывочные воспоминания пронеслись в разгоряченном мозгу Эстер: темные намеки, недомолвки миссис Спайрс… Она была как в страшном сне: ее неискушенному уму рисовался хитрый, зловещий заговор, жертвой которого должен был пасть ее сынишка, и, словно попавшее в капкан животное, она обводила блуждающим взглядом двери и окна, ища средств к спасению.

В дверь постучали, и вошла горничная.

— К вам пришла женщина, которая присматривает за вашим ребенком.

Эстер вскочила со стула. Маленькая, толстая миссис Спайрс перевалилась через порог, волоча по полу концы своей шали. Из-под слишком короткого спереди платья высовывались новые башмаки с резинками.