Джордж Мур - Эстер Уотерс

Поверх всего положили полоску картона; на ней золотыми буквами по зеленому фону было начертано; «Уильям Лэтч, Лондон» — и ее надлежало прикрепить к тулье белого цилиндра. Сапоги на толстой, в три дюйма, подошве упрятали в ящик, на котором Уильяму предстояло стоять, выкрикивая свои ставки. Оставалось прихватить с собой кусок полотна, прикрепленный к двум деревянным шестам; на полотне — тоже золотыми буквами — стояло: «Уильям Лэтч, пивная «Королевская голова», Лондон. Сходные цены, быстрое обслуживание».

День был пасмурный, лишь изредка проглядывало солнце, и когда экипаж проезжал по мосту Ватерлоо, округлые очертания собора святого Павла по одну сторону реки и прямые контуры верфей и пакгаузов по другую нерезко выступали из серой дымки. На улицах было полно молодых людей, порой в толпе мелькало девичье голубое платье. На вокзале их уже поджидали Джорнеймен и старик Джон, но Сары нигде не было видно. Уильям сказал:

— Этак мы опоздаем. Придется ехать без нее.

Лицо Эстер омрачилось.

— Не можем мы без нее ехать. Обожди малость.

И в ту же минуту белое муслиновое платье мелькнуло в сером сумраке вокзала, и Эстер воскликнула:

— Вот, верно, и она!

Оберегая свои прически и шляпки, женщины отважились обменяться лишь легкой имитацией поцелуя, а Уильям сказал:

— Ну, болтать будете в поезде, у вас впереди еще целый час, чтобы обсудить ваши туалеты. Идите в вагон, идите в вагон! — И он чуть не силком заставил их подняться в вагон третьего класса. Женщины расположились у окна. Они не виделись столько лет, и так много им нужно было сказать друг другу, что ни одна не знала, с чего начать. Первой заговорила Сара.

— Спасибо, что ты вспомнила про меня. — И, понизив голос, прибавила: — Значит, ты вышла замуж, и, подумать только, все ж таки за него!

Эстер рассмеялась.

— И в самом деле, странно, как оно обернулось.

— Ты мне должна все, все рассказать, — заявила Сара. — Чудно, что мы с тобой ни разу не повстречались за это время.

— Маргарет рассказывала мне про тебя.

Из полутемного вокзала поезд выкатился на яркий солнечный свет. Лучи солнца нестерпимо жгли лицо и руки сквозь стекло окна. Поезд мчался на уровне верхних этажей домов, почти на уровне красных и желтых печных труб, мимо пустырей, грузоподъемных кранов, свалок железного лома, сложенных штабелями железнодорожных шпал, пестрых плакатов, светящихся реклам, огромных газовых резервуаров — черных, округлых, оплетенных металлическими сетками, — мимо, а порой и выше, стройных церковных шпилей, и огромный Лондон оставался позади: голубоватые кровли, зеленые пятна парков растаяли в туманной утренней дымке. Поезд промчался под бесчисленными арками виадука, а навстречу ему по черной железнодорожной насыпи неслись в вихре крутящихся колес другие поезда, спеша доставить многотысячную армию служащих из пригорода к месту их повседневного труда. А тряские вагоны катились все дальше и дальше, порой застревая перед какими-нибудь унылыми палисадниками, где на веревках развевались розовые юбки и белые рубашки. Узенькие улочки сбегали вниз с холмов; здесь уже не было трамваев, исчезли даже омнибусы, только кое-где виднелись фигуры одиноких пешеходов — это пошли пригороды. Когда поезд остановился в Клапхеме, в вагон хлынула толпа завсегдатаев скачек — все в серых плащах, с большими биноклями через плечо, — и поезд покатил дальше, через унылость кирпичных джунглей, которые, по словам старика Джона, сорок лет назад были еще цветущей долиной.

Мужчины покуривали трубочки и с удовольствием слушали бесконечные истории старика Джона о былых временах, когда он с Хозяином и самыми знаменитыми в ту пору в скаковом мире людьми езживал на лошадях по этой дороге. Эстер уже успела рассказать Саре, при каких обстоятельствах довелось ей встретиться с Маргарет, и Сара начала расспрашивать ее про Уильяма — как же это они все-таки поженились в конце концов. Поезд снова остановился на какой-то маленькой станции, и все залюбовались синим небом с белыми перышками облаков. Однако старик Джон считал, что эти облака не предвещают ничего хорошего, и женщины начали поглядывать на перекинутые через руку плащи.

Проехали выгон, где паслись коровы и какая-то одинокая лошадь, потом миновали небольшой погост, и неожиданно Лондон снова дал о себе знать: снова — квартал за кварталом — голубые крыши, снова одноликие доходные дома. Но этот пригород был уже последним. Перед окнами вагона возник первый кедр и за ним — первый теннисный корт. Игроки замерли с ракетками в руках, все провожали взглядами поезд, зная, что это едут на дерби. Но поезд останавливался еще не раз, снова и снова путь был не свободен. Однако Лондон уже скрылся из глаз, и вот наконец последняя остановка, и вокруг прекрасный летний пейзаж.

Цветущий луг за купой пышно разросшихся деревьев, простенькая, обветшалая церквушка, бескрайние поля еще зеленых хлебов, стайки птиц в пронизанном солнцем воздухе и ленивые облака, уплывающие вдаль, уступающие место чистой голубизне долгого июньского дня.

Было решено, что Уильям облачится в свой букмекерский наряд в «Летящем орле». Гостиница — прямоугольное строение, с портиком и колоннами — стояла на пересечении дорог неподалеку от железнодорожной станции. Уже в этот ранний час мимо текла река лондонцев. Лошади пили из деревянных корыт, возницы пили в трактире за стойкой. Девушки в светлых платьях угощались пивом вместе с молодыми людьми. Небольшая часть лондонцев проезжала мимо, не останавливаясь, спеша поскорее попасть на скачки. Длинная вереница экипажей сворачивала на перекрестке в одном направлении. Посреди дороги гарцевал полицейский на ладном копе. Лакеи в красных ливреях стояли на запятках карет и четырехколесных шарабанов, звуки медных рожков сотрясали воздух. Экипажи всех родов и видов катили по дороге — один запряженные парой, другие в одну лошадь; погромыхивали фаэтоны, вышедшие из употребления полвека назад; появлялись даже тележки, запряженные осликами. Эстер и Сара были поражены количеством торговцев с тачками, по старик Джон заявил: это сущие пустяки по сравнению с тем, что творилось здесь пятьдесят лет назад. В тот год, когда Эндовер взял дерби, дорога еще за семь-восемь миль до Эпсома была запружена так, что ни проехать, ни пройти. По полчаса стояли, не двигаясь. А сколько было веселья, смеха! Герцоги перешучивались с разносчиками; а теперь уже все не то.

— Боже милостивый! — воскликнула Эстер, когда Уильям появился перед ними в своем букмекерском одеянии. — Да я бы тебя и не узнала.

Уильям и в самом деле выглядел ослепительно в своем клетчатом костюме с зеленым галстуком и желтым цветком в петлице, на голове — белый цилиндр с золоченой надписью на кокарде: «Мистер Уильям Лэтч, Лондон».