Джордж Мур - Эстер Уотерс

— Да не падай ты так духом, подружка. Держи голову выше. На тебе лица нет… Немудрено — всю ночь прошаталась по улицам. Пойдем, позавтракай с нами.

— Чашечку чайку я бы выпила. А спиртного я больше не пью. С этим покончено.

— Пойдем в гостиную. Тебе сразу полегчает, как поешь. А мы с Уильямом подумаем, чем тебе помочь.

— Только слушай, Эстер, твоему мужу о Билле ни слова. Я не хочу, чтобы Билл попал через меня в беду. Он меня убьет. Пообещай, что ни словом о нем не обмолвишься. И зачем только я тебе все это рассказала! Да я до того измучилась, что сама не понимала, что болтаю.

Завтрак был весьма обилен: жареная рыба, хороший основательный кусок ростбифа, чай и кофе.

— Вы, видать, неплохо живете, — сказала Сара. — Приятно, должно быть, держать прислугу. Дела у вас идут, как я погляжу.

— Да, жаловаться не приходится… Если б только не здоровье Уильяма.

— А что с ним такое? Разве он болен?

— Да вот стал последнее время прихварывать. Не легкое это дело — носиться с одного ипподрома на другой и торчать целый день под открытым небом, хоть в слякоть, хоть в дождь… Он жуткую схватил простуду прошлой зимой, свалился с воспалением легких, и с тех пор так как следует и не оправился.

— И он что ж — больше теперь не ездит на скачки?

— С самой осени там не был. Один из этих проклятых стипл-чезов как раз и доконал его.

— А выпивает?

— Пьяным никогда не был, а пьет, прямо скажу, многовато. И это ему никак не на пользу. Он думал, что может все себе позволить — такой ведь крепкий, сильный мужчина, — а теперь сам видит, что-то не то.

— Значит, он теперь ведет свои дела здесь, в Лондоне?

— Да, — с заминкой отвечала Эстер, — когда что-нибудь подвернется. Я хочу, чтобы он бросил это. Но в нашем районе торговля идет не слишком-то бойко, особенно у нас, и он думает, что нам иначе не свести концы с концами.

— Так ведь трудно небось держать это дело в секрете? Кто-нибудь да пронюхает и натравит на вас полицию.

Эстер промолчала. Разговор оборвался, вошел Уильям.

— Кого я вижу! Никак, это Сара к нам пожаловала! А мы тут диву давались, куда это ты пропала.

Уильям сразу заметил, что вид у Сары потрепанный и лицо встревоженное. А Сара заметила, что он не тот, что был: ввалившиеся щеки, впалая грудь, — казалось, он весь как-то высох. Женщины наскоро, перебивая друг друга, постарались объяснить ему Сарину беду.

Уильям сказал:

— Я всегда знал, что он прохвост, и очень не любил, когда он сюда заглядывал.

— Мне кажется, — сказала Эстер, — что Сара на первых порах может пожить у нас.

— Я не желаю, чтобы этот малый ошивался тут.

— Не беспокойся, он меня разыскивать не станет. Ему, видишь ли, противна моя мерзкая харя. Ладно, пускай поищет, кто еще сделает для него столько, сколько я.

— Она поживет у нас, пока не устроится на место, — сказала Эстер. — Так будет лучше всего, я считаю. Поживи у нас, пока не поступишь на работу.

— А как быть с рекомендацией?

— Тебе незачем особенно распространяться о том, чем ты занималась последний год. А если станут очень уж допытываться, скажи, что жила у нас. Но пообещай мне не встречаться с этим животным. Пусть он только заявится сюда — я ему выложу напрямик все, что о нем думаю. А будь я покрепче, как год назад, я бы его еще не так угостил — он бы у меня получил по шее, — Уильям закашлялся, и Эстер поглядела на него с тревогой.

Отсутствие внизу гостиной для приема избранных посетителей заставило Уильяма оборудовать на втором этаже специальную комнату, где можно было посидеть, покурить, распить бутылочку вина. Здесь у окон стояли маленькие столики, а вдоль стен — стулья. Посредине комнаты помещался небольшой бильярд.

Когда Уильям бросил ездить по ипподромам, он решил, что не станет принимать ставок за стойкой, а будет вести дела только в комнате наверху. Так будет безопаснее, казалось ему. Но количество клиентов росло, и он увидел, что не может приглашать их всех наверх: это даже больше привлекало к себе внимание, чем деньги, украдкой сунутые из руки в руку над стойкой. Тем не менее комната наверху пользовалась популярностью и принесла удачу. В тихой комнате, где можно поболтать с приятелями, деньги легче уплывали из кармана, чем на высоком стуле за стойкой, где все тебя пихают и толкают, и мало-помалу комната наверху превратилась в своего рода клуб, куда с охотой заглядывала добрая половина населения района, чтобы почитать газету, перекинуться словечком, послушать сплетни. И первыми завсегдатаями оказались здесь Джорнеймен и Стэк. Оба они нигде больше не работали, оба уже стали профессиональными игроками и с утра до ночи кочевали из одной пивной в другую, из табачной лавчонки — в парикмахерскую, вынюхивая просачивающиеся из конюшен сведения о состоянии здоровья лошадей, о том, как они проходят предварительные испытания. И центром их деятельности стала комната второго этажа над пивным залом «Королевской головы». Стэк был неутомим в сборе информации такого рода. Джорнеймен полагался только на науку и опыт. Обладая феноменальной памятью, он был способен отмечать и запоминать те или иные преимущества в весах, ускользавшие от внимания неискушенного наблюдателя. Ему нередко случалось выискивать лошадей, которые если и не всегда выигрывали, то почти всегда собирали наименьшее количество ставок перед скачкой.

В обеденные часы торговля в «Королевской голове» обычно шла бойко. Парикмахеры и их помощники, извозчики, рабочие сцены (если в театре давали matinee [2] Здесь: утренний спектакль (франц.). ), слуги, оставшиеся без места или урвавшие часок от работы, мелкие лавочники — словом, все, угнетенные монотонностью своего убогого существования, стекались сюда.

Одиннадцать часов! Через час и пивной зал, и комнату на втором этаже заполнят посетители. А сейчас здесь было пока еще пусто, и, воспользовавшись преимуществом уединения и тишины, Джорнеймен решил немножко поработать над своим гандикапом. Все скачки последних трех лет были отчетливо запечатлены в его мозгу, и он мог по желанию восстановить в памяти любую самую ничтожную подробность; ему почти никогда не приходилось прибегать для этого к «Скаковому календарю». Странник побил Кирпича с гандикапом в десять фунтов. Снежная Королева — Сапожника с четырьмя фунтами; а Сапожник — Странника — с семью фунтами. Проблему усложняло и запутывало еще то обстоятельство, что Кирпич стойко показывал лучшее время, чем Снежная Королева. Джорнеймен был в нерешительности. Он поглаживал волосатой рукой свои короткие каштановые усы и грыз кончик карандаша. Пока он так бесплодно раздумывал, в комнату вошел Стэк.

— А вы, как я погляжу, все еще возитесь со своим гандикапом, — сказал Стэк. — Ну, как, проясняется что-нибудь?