Шмуэль-Йосеф Агнон - Под знаком Рыб

Губы его задрожали, зубы покрылись слюной аппетита, точно кефаль, покрытая слюдой чешуек, а глаза так заволокло, что он уже не вполне различал самого рыбака. Как говорят у нас в Бучаче, подарки на Пурим видим, дарящих на Пурим не замечаем.

Рыбак увидел, что еврей таращится на рыбу и ничего не говорит, махнул на него рукой и пошел дальше.

Фишл испугался:

— Эй, человече, куда же ты?

Ответил ему рыбак:

— Продать эту рыбу, вот куда.

Спросил Фишл:

— А я что, уже не в счет?

Сказал тот:

— Коли хочешь купить, покупай.

Сказал Фишл:

— А почем твоя рыба?

Сказал ему рыбак почем. Сказал ему Фишл:

— А если я дам тебе меньше, так ты напишешь завещание и умрешь с горя?

Он знал, что такая рыба стоит вдвое против того, что запросил рыбак, но, если можно сбросить, почему не сбросить. Короче, один поклялся, что не сбавит ни гроша, другой поклялся, что не набавит ни полгроша, этот поклялся своим богом и всеми его святыми, тот поклялся своей головой, один повышал, другой спускал, один набавлял, другой уменьшал. Наконец, сравнялись. Фишл открыл кошелек и получил свою рыбу.

Рыбак пошел своей дорогой и исчез вдали, а Фишл все стоял на месте и глотал рыбу, как есть, живьем. Не то чтобы в самом деле живьем, конечно, но как человек, который увидел жирного гуся и говорит ему: «Ей-богу, я бы тебя проглотил, братец, как ты есть!» Потому что хоть Фишл и привык к рыбной еде, но такой большой рыбы еще не удостаивался ни разу. И хотя в Бучач привозили порой рыбу из больших рек, из Днестра и из Дуная, но такая огромная рыбина никогда еще в нашем городе не появлялась, а если и появлялась, то, значит, Фишла тогда кто-то опережал.

Он снова посмотрел на рыбу, потом на свой живот, потом на свой живот и снова на рыбу и сказал им обоим: «Видите, обжоры вы эдакие, что вам уготовано? Как только я закончу утреннюю молитву, мы с вами сядем вместе и познакомимся поближе». А затем поднял глаза к небу и подумал: «Знает Господь, благословен будь Он, что во всем нашем городе никто так часто не произносит благословение над едой, как это делает Фишл Карп, да и те, которые часто произносят, они ведь благословляют самую малость, лишь бы не меньше разрешенной для благословения части, а Фишл всегда благословляет полную трапезу. Так пусть же будет на то Господня воля, чтобы мы сейчас застали в синагоге свадьбу или обрезание и не было бы надобности дожидаться чтения „Таханун“ [53] Таханун — покаянная молитва, не читается в дни радости. ».

У хорошей мысли всегда на привязи другая хорошая мысль. Вспомнив о молитве «Таханун», он стал размышлять и обо всех остальных молитвах: когда они длинные, а когда короткие, когда в них произносят все слова, а когда сокращают, — ив который раз подивился мудрости Учителя нашего Моисея, который так замечательно все это распределил во времени. Тут тебе, скажем, Судный день, когда ни есть, ни пить нельзя, вот и проводят люди целый день в покаянных молитвах. И в дни других постов то же самое: умножают молитвы, потому что ни есть, ни пить все равно нельзя. Зато в канун Судного дня, когда заповедано плотно поесть и хорошо выпить, не говорят Таханун, и не произносят из Псалмов: «Да услышит тебя Господь в день печали» [54] Пс. 19, 2. и не читают благодарственный псалом. И в канун Песаха и на исходе Песаха вкушают такие обильные трапезы, что даже пирожки и коржики, которые остались от праздника Пурим, и те доедают. А если иногда что-то в этом порядке кажется затруднительным, вроде, например, поста Есфири [55] Пост Есфири (Эстер) — однодневный пост накануне праздника Пурим (Есф. 4,16). , который назначен в канун праздника Пурим, то есть как раз в тот день, когда в доме пекут и варят на праздник и печь вовсю испускает свои ароматы, то стоит как следует углубиться в это дело, мы и здесь обнаружим нечто хорошее: ведь муки, пережитые нами в этот постный день, — удваивают они наслаждение от еды и возлияний потом, после поста, как удваивает их, скажем, мясная трапеза, разрешенная по случаю субботы посреди девяти постных дней месяца ав [56] На протяжении первых дней еврейского месяца ав, предшествующих посту Девятого ава (в память о разрушении Иерусалимского храма), запрещено употребление мяса и вина (кроме субботы). . И если так, то почему учитель наш Моисей установил, чтобы Судному дню всегда предшествовал канун Судного дня? Чтобы человек мог как следует приготовиться к предстоящему посту посредством еды и возлияний.

Много еще славных мыслей пришло бы в голову Фишлу, если бы не купленная им рыба. Смотри, однако, — та же рыба, из-за которой он задумался об этих законах миропорядка, положила и конец его раздумьям. И почему? Потому что не все думают об одном и том же. Этот думает: «Пойду отнесу эту рыбу домой, будет у меня рыбное блюдо», а та думает: «Доколе буду я предана в руки его». Этот гладит ее по чешуе и предвкушает вкус разных рыбных блюд, а та ярится, как пойманная птица. У этого мир на уме, а у той война. Под конец рыба сдвинула свои чешуйки, словно одевшись в чешуйчатый панцирь, задрала один из плавников и приготовилась было вырваться из рук Фишла.

Фишл увидел эти приготовления и сказал рыбе: «Ну если ты так, то я покажу, что не уступаю тебе». И с этими словами взял ее между двух ладоней и стиснул что было сил. Вздыбились рыбьи чешуйки, и открылись жабры, и глаза уже собрались вылезти из глазниц, завидев, до каких пределов доходит злобность человеческих существ. Но Фишл Карп только посмотрел на рыбу и сказал ей: «Теперь ты знаешь, гадкое чешуйчатое, что Фишл Карп не из тех лицемеров, которые делают вид, будто им жалко петуха, которого они в Судный день крутят над головой, перед тем как принести в жертву во искупление своих грехов» [57] Для выполнения обряда искупления грехов в Судный день мужчины покупают петухов, крутят их над головой, произносят формулу переноса своих грехов на петуха, а затем приносят его в искупительную жертву. .

И хотя у него были все основания сердиться на рыбу, он подавил в душе всякую обиду и даже напротив — добродушно посмотрел на нее и сказал дружелюбно: «Теперь, когда ты, как я вижу, отказалась от своих легкомысленных намерений, я буду обращаться с тобой, как подобает, и прежде всего укрою тебя от чужого взгляда, чтобы не сглазили, ибо ничто так не вредно для еды, как дурной глаз. Как говорила моя бабушка, чужой взгляд для еды — что кости для полного желудка. А если тебе скажут, будто человека ценят по тому, что видят на его тарелке, то да будет тебе известно: как богатых уважают за их богатство, хотя они прячут свое добро от чужого глаза, так же точно обстоит дело с тем, что ты ешь, и с тем, что ты пьешь, — если оно у тебя есть, то и хорошо, и слава Богу, а на людях лучше не показывайся ни во время трапезы, ни когда готовишь блюда для нее».