Вильям Хайнесен - Избранное

— Ваше здоровье, — сказал он и погладил свои закрученные кверху усики.

Редактор испытывал сильнейшее желание добавить: «И к тому же вор. Потому и сбежал». Но лучше покамест помолчать, там видно будет. Во-первых, «Будстиккен», как-никак, леворадикальная газета, и он как редактор видит свою задачу вовсе не в том, чтобы подводить под удар низшие классы. Во-вторых… гм. Он ведь в молодые годы тоже знавал мать этого субъекта, Уру с Большого Камня. И что, если отец Матте-Гока не Анкерсен, как он сам утверждает, и не старый консул Хансен, как полагает народная молва, а?..

Редактор опрокинул в рот рюмку и, чтобы не слишком разочаровать Эстрема, начал рассказывать об Уре. Эстрем ведь пришлый в этих краях, швед, родился и вырос не здесь и не мог знать Уру, когда она была молода.

— Ура с Большого Камня по крови прекрасного происхождения, — сообщил Якобсен.

— Ч-черт дери! — оживился Эстрем.

— Доподлинно известно, что Ура — дочь королевского торгового управителя Трампе, который, смешно было бы отрицать, принадлежал к весьма почтенному роду, — негромко пояснил редактор. — Мать же ее в свою очередь была дочерью самого коммандёра Центнер-Веттерманна!

— Дья-а-вольщина! — захохотал Эстрем. Хохот был затяжной и под конец перешел в мучительно-усладный кашель.

— Да и видно было по девице-то в молодые годы, — продолжал Якобсен, — ей-богу, изысканно была хороша, стройная и гибкая, как…

— Угорь в желе? — предложил Эстрем, и у него начался новый приступ сладострастного кашля.

— Именно! Чертовски обольстительна, устоять перед ней было невозможно, и ставку делала на публику поблагородней, да-да, она-таки держала марку! Поклонникам типа Оле Брэнди — от ворот поворот! Даже Понтус Розописец, который, что ни говори, тоже сын старого Трампе…

— Но тогда выходит, он ей сводный брат! — закашлялся капитан Эстрем, огорошенно держа рюмку в воздухе.

— Ну так что, я же и говорю, от ворот поворот! — возразил Якобсен, отклоняя лицо немного в сторону, чтобы уберечь его от стрел дождя, сопровождавшего капитанский кашель-смех, который, похоже, приближался к тяжелой спазматической стадии… грузный человек выкатил остекленелые глаза, которые точно взывали о помощи, он походил на утопающего, захлестнутого набежавшей волной.

— Но ведь… но ведь тогда этот Матте-Гок — человек благороднейшего происхождения! — резюмировал он в полном изнеможении.

— Да, черт возьми, — рассеянно подтвердил редактор.

— И ведь самое-то трагичное в этой истории, — сказал аптекарь Фесе, поднимаясь из-за карточного столика, чтобы еще раз попотчевать гостей сигарами, — самое-то трагичное заключается в том, что Матте-Гок вовсе не Анкерсена сын. Отнюдь нет. И уж разумеется, не старого консула Хансена, как полагают некоторые.

Он чуть пригнулся и понизил голос:

— Нет, тут случай куда более сложный и серьезный, ибо отцом, породившим его, был не кто иной, как сам королевский торговый управитель Трампе!

— Но позвольте, — возбужденно возразил старший учитель Берг, — если так, то тогда он сын своего собственного деда? Или как прикажете вас понимать?

Полицмейстер Кронфельдт и чиновник Спрингер оба выжидающе раскрыли рты.

Аптекарь утвердительно кивнул и втянул носом воздух.

— Старому греховоднику было тогда уже за семьдесят, — как бы с состраданием добавил он.

— Ха, поди расскажи своей бабушке! — Кузнец Янниксен ткнул в живот учителя танцев Линненскова. — Ни черта он не Анкерсена сын, и не Старого Бастиана, и не адвоката Веннингстеда, я-то из первых рук знаю, от самой Уры! Она, понятно, запиралась, ну, пришлось ее пощекотать, она и выложила все как на духу! Вишь ты, еловая твоя голова, у ней их было ни много ни мало — семеро, а подфартило из всех аптекарю!

И вот наступает великий день.

Это обычная рабочая суббота, но кажется, что все бросили свои дела, на пристани толкотня, во всех близлежащих домах из окон высовываются головы, и даже на крышах стоят люди.

Выходящие на море окна на длинном красивом фасаде дома аптекаря Фесе растворены настежь, и внутри мелькают респектабельные физиономии: графа Оллендорфа, молодого консула Хансена, старшего учителя Берга, ландфогта Кронфельдта, даже доктора Маникуса. В Бастилии тоже толпится народ, кузнец Янниксен и малярный мастер Мак Бетт чуть не дерутся из-за телескопа на чердаке у магистра Мортенсена. Сам магистр, по словам Атланты, пошел прогуляться. Этот сумасброд не пожелал даже остаться дома возле своего чудо-телескопа в такой исключительный день.

Прямо перед причалом покачивается лодка Оле Брэнди, в ней редактор Якобсен и капитан Эстрем обеспечили себе лучшие во всем собрании места — первые ряды партера, а Оле Брэнди и Оливариус Парусник, сидя на веслах, строгими взглядами и хмурыми окриками отражают натиск остальных лодок, в том числе и той, в которой расположился со своим фотографическим аппаратом редактор Ольсен из «Тиденден».

Итак, все готово. Занавес поднят. Представление может начинаться.

Анкерсен стоит отдельно от других, он протирает очки и водружает их снова на нос, одергивается, заправляет манжеты в рукава, вешает трость на запястье, складывает руки на груди, поднимает голову, серьезно сопит, лицо строгое и замкнутое, в сущности, красивый мужчина, почтенная проседь в волосах, не лишен некоторого сходства с Леоном Гамбеттой, чем-то напоминает, пожалуй, и Генрика Ибсена. Значительный человек. Энтузиаст, готовый пройти сквозь огонь и воду ради того, во что он верит, не боящийся показаться смешным в глазах добрых людей, лишь бы принести пользу своему делу.

Кто другой на его месте мог бы вот так прямо держаться в подобной ситуации? Щедрая волна безмолвной симпатии устремляется навстречу этому человеку, который стоит и ждет своего заблудшего сына, призванного им домой, вырванного из голодного убожества свинского существования. Забыт кентавр, забыты дикие эскапады и рычащий безумец. Необыкновенное свершается у всех на глазах, великое, возвышающее душу.

И вот миг настал. Катер причаливает, пассажиры поднимаются с мест и сходят на берег в полнейшей, бездыханной тишине. Здесь целых трое молодых мужчин и, кроме того, несколько женщин и один старик. Двое молодых людей прекрасно одеты, один из них маленький, второй большой, они в широких клетчатых пальто, большой — в жесткой фетровой шляпе, с бородой и в пенсне, маленький — худощавый, с красным обожженным лицом. Их быстро опознают: чиновник Эгхольм и почтовый служащий Иорт. Остается третий, он тоже встал, но вот опять садится или падает… да, похоже, будто он упал, ну конечно, упал и теперь лежит поперек банки, как-то странно скособочившись. Перевозчик помогает сойти на берег дамам и старику, затем он машет рукой Анкерсену, подходит к упавшему и тормошит его, кричит ему что-то, с трудом усаживает.