Вильям Хайнесен - Избранное

— А вы не выглядите больной, — сказала Лива, лишь бы что-то сказать. — Вы так загорели!..

— Это горное солнце, — ответила фру Опперман, указав на стоявший в углу аппарат. — Но оно ничуть мне не помогает. Нет, Лива, со мной, все кончено. Я медленно умираю. Но поговорим о другом!..

Она закрыла глаза. Черно-коричневый цвет тяжелых век отливал синевой. Лива воззрилась на странное зеркало над изголовьем. Вдруг фру открыла глаза и посмотрела на Ливу долгим взглядом, внимательным и изучающим. А затем медленно и спокойно произнесла:

— Лива, я ничуть не сержусь на тебя. Я хотела только разглядеть тебя. Прости меня.

— А почему бы вам сердиться на меня? — удивилась Лива.

Фру Опперман отвела глаза, ее брови поползли вверх, рот искривился в жалкую грустную усмешку.

— Ах, Лива, — сказала она. — Не будем ломать комедию. Я знаю все. Не стесняйся меня. Я проглотила эту обиду, как и многие другие. Я свыклась…

— С чем вы свыклись? — шепотом спросила Лива, вздрогнув.

— Милочка, как хорошо ты играешь свою роль! — улыбнулась фру Опперман.

— Не понимаю, о чем вы говорите. — Лива встала.

Фру Опперман снова закрыла глаза. Улыбка не сходила с ее губ.

— Лива, — сказала она. — Ты, конечно, простишь меня, тебе ведь нечего меня бояться, я лежу совершенно беспомощная. Ты простишь мне, что я выслеживала. Ты знаешь Аманду, она живет здесь уже восемь лет, это мой единственный друг. Она на моей стороне, она мой шпион. Она мне рассказала. Не сердись, Лива. Давай поговорим об этом спокойно!

— Если бы я знала, о чем вы! — сказала Лива, прямо глядя в глаза больной, и вдруг презрительно добавила: — Не можете же вы думать, что у меня что-то есть с вашим мужем?

Фру Опперман лежала по-прежнему с закрытыми глазами. Она кивнула и тихо произнесла:

— Да, Лива, я это знаю. Видишь зеркало над моим изголовьем, его можно повернуть так, что с помощью другого зеркала, которое у меня тут в постели, я буду видеть все, что видно из окна. В свое время я видела, как бомбили «Фульду». Я видела самолет. Мне было все равно, я свыклась с мыслью о смерти. А потом я увидела тебя с моим мужем в конторе. Вы что-то пили, помнишь?

К своему ужасу и отвращению, Лива почувствовала, что краснеет.

— Я ничего не пила, — сказала она.

— Это безразлично. Вы были одни и стояли, прижавшись друг к другу.

— Нет. — Лива покачала головой и села на табуретку. Она была близка к обмороку.

— И это безразлично, — сказала фру Опперман, не открывая глаз. — Потому что вечером в сумерки ты снова пришла. Ты переоделась, на тебе была красная шляпа, и ты шла, немного согнувшись. У меня хорошее зрение. А Аманда сказала, что вы были вместе с семи примерно до одиннадцати, то есть четыре часа.

— Это неправда, фру Опперман! — сказала Лива. — Провалиться мне сквозь землю, если это правда! Пусть меня постигнет кара господня!

— Смотри не накличь беды! — сказала фру Опперман. — Ну вот. Так я впервые узнала о ваших отношениях. А позже Аманда… Прости, Лива, но ведь речь идет о моем так называемом муже, правда ведь? Позже Аманда подслушивала под дверью и под окном и слышала, что ты была в конторе с Максом. Много раз!

Лива продолжала качать головой. Она начала понимать, что перед ней безумная. Ей хотелось поговорить с Амандой, чтобы это недоразумение наконец разъяснилось.

— Лива! — сказала фру Опперман. — Дай мне снова пожать твою руку. И иди домой. Ты молода, ты бедная девушка, ты, может быть, станешь богатой женщиной… если сможешь удержать его. И если сможешь его терпеть!

Фру Опперман Подняла свои густые брови и, тихо покачав головой, прибавила:

— Ведь он ужасен! Ужасен! Он, может быть, неплохой человек, Лива. Иногда он бывает и добрым, и милым. Он, скорее, избалованный, испорченный ребенок. Он обижает, рвет и ломает, а потом раскаивается. Как он меня обижал, Лива! Как много он разбил, сломал! Не всякий мог бы это вынести. Да и я была близка к тому, чтобы лишиться разума. Очень близка. Я неверующая, но я часто думала, если сатана существует, то это Макс Опперман! Но постепенно я научилась обращаться с ним. Ведь с ним надо обращаться как с ребенком. Он не столько злой человек, сколько ребенок.

Фру Опперман наблюдала за Ливой. Легкая улыбка заиграла в уголках ее глаз, и она сказала доверчиво и просто:

— Он не настоящий мужчина, Лива. Ты это и сама знаешь, хоть ты и молода. Во всяком случае, рано или поздно узнаешь. Как женщине такой жалкий любовник тебе совершенно не нужен. Это ты еще узнаешь. Но он богат, и, если ты станешь его женой, ты будешь богата. Нет, Лива, не сердись. Мы ведь беседуем, как подруги, не правда ли?

— Да, — сказала Лива, чтобы положить этому конец. — Но мне пора, фру Опперман. Прощайте.

— Приходи опять, милочка! — сказала фру Опперман. — Обещаешь?

Лива не ответила. Все это было непонятно и противно. Ее бросило в жар. В кухне она встретила Аманду, которая направлялась наверх с кофе и хлебом на подносе.

— Подожди немного, — сказала Аманда и открыла дверь в гостиную. — Посиди здесь, я сейчас приду.

Лива остановилась в дверях. Большая светлая комната была роскошно обставлена: мебель полированного красного дерева, глубокие кресла, обитые блестящим золотистым штофом. В одном углу фисгармония с двумя рядами клавиш. На стенах — множество картин в толстых золотых рамах. Корешки в большом книжном шкафу сверкали золотом, а над шкафом красовались тонкой работы золотые часы под стеклянным колпаком. Над дверью в боковую комнату висело вышитое изречение: «Бог да благословит наш дом». Комната была поистине роскошна, но ею редко пользовались; воздух в ней был затхлый, как на складе. На фисгармонии стояли фотографии, на одной были сняты Опперман с женой, как жених и невеста. Невеста была очаровательна в белом шелковом платье, с миртовым венком на пышных волосах. Жених во фраке держал в руках белые перчатки. Он улыбался знакомой улыбкой, и вообще Опперман мало изменился за восемь лет брака. Невеста была немного выше жениха.

Аманда вернулась.

— Почему ты стоишь здесь? — спросила она. — Пожалуйста, войди в комнату.

Лива с мольбой посмотрела на старую женщину и тронула ее за руку.

— Аманда, — сказала она, — я не знала, что фру Опперман не совсем в своем уме. Я хочу сказать, что она немного заговаривается. Правда, Аманда? Она не в своем уме? Да?

Аманда вытаращила глаза, а рот у нее сделался совсем крошечным и круглым:

— Не в своем уме? Нет, она больна, но разум у нее в порядке. Фру Опперман, наоборот, очень, очень умна.

В глазах у Ливы потемнело. Она взяла себя в руки и сказала строгим голосом:

— А что за чепуху она говорит обо мне и Оппермане? А ты сама? Ты сказала, что видела нас вместе, но бог на небе знает, что это неправда! Понимаешь, Аманда? Это ложь, говорю я!