Вильям Хайнесен - Избранное

— Это ужасно! Это ужасно! В него вселился дьявол!

Не поднимаясь, Йонас медленно повернулся к портному, протянул к нему свои скрюченные подобно когтям пальцы и прошипел:

— Да, во мне дьявол! Смотрите! Смотрите! Во мне дьявол! Я посланец Вельзевула! Я пришел для того, чтобы сеять плевелы среди вас! Я уничтожу вас! Я напущу на вас адскую тьму… Я…

— Селя! — внезапно громко крикнул Бенедикт, и Симон ответил:

— Селя!

— Селя! — крикнул фотограф Селимсен, а маленький седой управляющий Людерсен неожиданно вскочил на скамью и, воздев руки к небу, закричал:

— Селя!

— Селя! Селя! — гремело хором в комнате. Ливу охватило странное волнение, и она вместе с другими кричала:

— Селя! Селя!

И случилось то, что как бы и должно было случиться. Йонас упал, словно пораженный многочисленными стрелами возгласов. Лежал, растянувшись на животе. Тело его подергивалось. Крики замерли. Воцарилась мертвая тишина, успокоился и лежащий, голова его тяжело упала, слышно было, как лоб ударился о пол.

— Смотрите, он умер! — визжал портной Тёрнкруна. — Слово может убивать.

Все затаили дыхание, а Симон начал читать молитву, проникновенно и негромко. Он молился за душу Йонаса, в голосе его не было суровости, он смиренно просил бога освободить эту душу от власти Сатаны, который ее поборол и привлек к себе.

Молитва окончилась, и снова случилось нечто такое, от чего все лица застыли в безмолвном изумлении: Йонас… Йонас медленно поднялся. Лицо его было иссера-белым, словно посыпанный мукой пол в пекарне, из ноздрей текла темно-красная кровь. Шатаясь, раскинув дрожащие руки, он приблизился к Симону и упал перед ним на колени.

— Прости! Прости! — обессиленно прошептал он.

Симон ответил не сразу. Он стоял, закрыв глаза и сложив руки. Лицо его было напряжено, как будто он искал совета у своей совести и у бога.

И наконец радостно произнес:

— Селя!

— Селя! — ответил Бенедикт.

— Селя! Селя! — пронеслось по комнате, в тихом кипении звуков было удивление, освобождение, разрядка. Потом оно само собой переросло в звучную песню:

Лива сидела на палубе маленького почтового судна «Морской гусь». Она сидела на грузовом люке, закутавшись в толстый черный плед и прислонившись спиной к теплой трубе. Капитан Фьере Кристиан посоветовал ей занять это место и дал ей мешок с ветошью, на которую она и уселась. Плед она получила в подарок от Оппермана, он послал его на судно вместе с коробкой конфет и записочкой:

«Счастливого пути! С наилучшими пожеланиями. М. О.».

Лива испытывала чувство освобождения, уехав из Котла. Она была довольна, что привела свой замысел в исполнение, хотя многие не советовали ей в опасное военное время пускаться в такой путь. Маленький рейсовый пароходик, курсировавший по открытому морю, на прошлой неделе подвергся воздушному нападению, его обстреляли из пулеметов, и он с большим трудом добрался до гавани. Но после письма, которое она недавно получила от Юхана, ей нужно было во что бы то ни стало увидеть его и поговорить с ним.

Длинное письмо, которое она послала ему сразу же после похорон Ивара, очень его огорчило. Может быть, было неумно с ее стороны рассказывать обо всей этой чепухе с Опперманом и его женой. Во всяком случае, она написала неудачное письмо. Вот поговорит с Юханом сама и все уладится.

Лива с удовольствием вдыхала свежий морской воздух: На какое-то мгновение ей показалось, что она вернулась в детство. Иногда ей удавалось отогнать все горестные мысли и только чувствовать, что она существует… ощущать свое тело, биение сердца, развеваемые ветром волосы… Она наслаждалась, сплетая руки, прижимая пальцы ног к подошвам, полной грудью вдыхая воздух, зевая — да, она существует, она живет. Отдавшись этому приятному чувству, она уютно укуталась пледом и не могла удержать улыбки, вспомнив о том, какая неожиданная суматоха поднялась утром при ее отъезде.

Магдалена провожала ее, но пришел Симон-пекарь, и Магдалена исчезла не попрощавшись. А когда Лива прощалась с Симоном, новый посыльный Оппермана Фриц принес ей сверток… Симон сам принял его и передал ей, не имея никакого представления ни о том, от кого он, ни что в нем.

И вот суденышко, пыхтя, вышло из узкого фьорда и городские дома и улицы медленно задвигалась… а там, на холме, перед магазином Масы Хансен, стояла Магдалена и махала носовым платком… И еще один человек махал ей на прощание. Опперман стоял на террасе своего дома и размахивал флагом. Настоящая обезьяна. На него просто невозможно сердиться, слишком уж он смешон и наивен.

Но вот город скрылся в дыму и тумане, перестал быть реальностью, длинный фьорд свернулся и стал невидим, и, наконец, гора на берегу растаяла в голубом далеке и остались только ботик и пустынное море.

Лива ощущала лицом холодный воздух, а спиной — покалывающий жар. Небо на востоке становилось серо-красным, а у чаек, следовавших за ботом, полиловели крылья. И море стало мягкого лилового цвета. На мгновение Ливу пронизало глубокое, несказанное счастье веры, счастье, которое выше радости и горя. Она испытывала смиренную благодарность к Симону, проповеди которого пробудили ее к духовной жизни и таким удивительным образом придали смысл ее существованию, ее жизни и смерти. Нерушимые узы духа связывали ее с этим сильным человеком. Она гордилась тем, что ей выпало на долю рядом с ним бороться за царствие божие. Вначале она его боялась, считала жестоким, беспощадным. Но после того случая, в день похорон, когда она встретила его на дороге и узнала, что и у него бывают минуты слабости, что и ему трудно преодолеть себя, победить сомнения и грех, подавить зло в себе самом, она стала понимать его лучше, чем раньше.

Юхан встал с постели. Он сидел на складном стуле в углу маленькой веранды, перед ним стояла немолодая сестра милосердия в черном одеянии и взволнованно разводила руками. Красные пятна покрывали щеки и лоб Юхана. Он был в праздничном костюме и благоухал мылом и бриллиантином. Сестра бросила на Ливу оскорбленный взгляд и, уходя, резко тряхнула головой. Лива догадалась, что Юхан встал с постели против воли этой сестры, а может быть, без ее ведома. Они были не одни. В другом углу веранды сидел пожилой человек с сухим как пергамент лицом и жадными глазами смотрел прямо перед собой.

Юхан встал и взял Ливу за руку.

— Спасибо, что приехала, — сказал он. — Я так беспокоился, не случилось ли с тобой чего. Как ты добралась?

— Прекрасно, — ответила Лива.

Юхан наклонился, поправляя стул.

— Надо немножко поднять спинку, — сказал он. — А то прямо лежишь на нем. Такой нелепый стул.