Вильям Хайнесен - Избранное

А что касается коммунизма, которого он боялся больше всего, то перед самим собой он вынужден был признать, что просто поддался панике, вполне, впрочем, понятной. Социал-демократы ведут себя пристойно, в том числе и молодые. Никаких серьезных признаков какого-либо подпольного революционного движения фактически нет. Часовой механизм предназначался для рождественской карусели. Этот важный факт он узнал вчера вечером у Масы Хансен, где покупал табак, тогда же он узнал и о гибели бедного наборщика Хермансена. Маса Хансен привела карусель в пример того, что и она несет убыток от смерти молодого способного человека. Она мимоходом намекнула, что за эту работу был выплачен аванс в сто крон.

Редактор вынужден был посмеяться над самим собой, вспомнив, какие муки он пережил из-за этого часового механизма. К счастью, у него хватило ума держать свои муки при себе. Даже Майя ничего об этом не знает. Значит, помимо интеллекта, он обладает еще и здравым инстинктом.

Сообщение о смерти наборщика принесло ему не только несказанное облегчение, но и — нечего скрывать — огорчило. Вспыльчивого, угрюмого, но и способного и умного маленького человечка больше нет. Такого наборщика и корректора поискать! Новый работник почти неграмотный. А личные обиды, которые он терпел от Хермансена… боже ты мой, он ему прощает. Он был озлоблен и одинок, ему самой судьбой было предназначено тайно ненавидеть то общество, из нормальной жизни которого он был исключен как инвалид.

Одно за другим… да, конечно, начинает проясняться. Хотя, конечно, никогда больше не вернутся благословенные довоенные времена с их невинным блеском, эпоха «Графа Люксембурга», какие-то камни преткновения останутся. Разочарования — неизбежные спутники жизни, но они, как правило, преодолеваются. Одним из таких разочарований было Оксфордское движение. А вообще-то история не лишена комических сторон.

Все начиналось так хорошо. Организовали вечер, на который мужчины явились в смокингах, так было предписано. Этот вечер прошел с большим подъемом. В особенности благодаря энергии фру Хеймдаль, жены книготорговца. Однако она же оказалась и его злым гением. Потому что фру говорила почти непрерывно и большинство иностранных слов произносила неправильно. Душераздирающее зрелище представляли собой страдания ее умного и образованного мужа. Книготорговец выдержал только этот один вечер. Он не пришел на следующий, который проводился у аптекаря де Финнелихта.

Майя, милое дитя, тоже вначале была далеко не на высоте, однако по его дружескому, но твердому приказу она сразу же отошла в сторону, предоставив ему говорить за них обоих.

А фру Финнелихт! Она очень любила исповедоваться, и ее «исповеди» — это совсем особая статья. Очень юмористическая статья. Боже ты мой, ну и разоблачала себя эта крепкая, дородная и шумная дама, по слухам урожденная француженка, с глазами Ришелье, по выражению Хеймдаля, разоблачала себя как, попросту говоря, безголовая курица.

А честно говоря, вся эта попытка, предпринятая с добрыми намерениями создать активную духовную жизнь на религиозной основе, была опорочена Опперманом — именно он поднес, так сказать, зажженный фитиль к зданию. Другие мужчины — неподкупный Тарновиус, философ Финнелихт, музыкально одаренный Виллефранс, остроумный Ингерслев, тихий, начитанный Линдескоу да и сам редактор Скэллинг — просто не могли этого вынести, Опперман, тщательно причесанный и улыбающийся, с золотым браслетом и маленьким Евангелием в шелковом переплете… и с мандолиной! Он, впрочем, недурно играл на ней.

Но боже ты мой!.. Улыбаясь, редактор качал головой при воспоминании о вопиюще безвкусных и пошлых высказываниях, исходивших из уст этого нелепого человека. Конечно, пришлось положить конец эксперименту. Это было сделано на закрытом и очень веселом собрании в клубе.

Вся история продолжалась, таким образом, два дня.

В сущности, жаль, что она так окончилась. В особенности если сравнишь ее фиаско с необычайным успехом отвратительного сектантства.

Редактор заглянул в спальню. Жена по-прежнему крепко спала. Он осушил бокал и вынул плед. Видит бог, ему самому необходимо подремать.

— Лива!

Лива шла как лунатик, глядя в пространство улыбающимися глазами, и, по-видимому, не слышала, что ее окликают. Магдалена и Сигрун обменялись испуганными взглядами. У одетой во все черное Сигрун лицо было заплакано.

— Лива! — сказала Магдалена и дернула сестру за рукав. — Ты что, нас совсем не видишь?

— Не вижу? Вижу, конечно, милые!..

Лива взяла сестру и Сигрун под руку. Они быстро поднимались по тропинке. Но вдруг Лива остановилась и, словно в страхе, посмотрела на Магдалену:

— Куда мы идем? Домой? Но я… мне нужно обратно, я должна поговорить с ним!

— Чепуха, — уговаривала ее Магдалена. — Мы пойдем домой, поедим, и ты отдохнешь! Пастор Кьёдт сказал, что тебе очень нужно поспать, ты ведь глаз не смыкала с тех пор, как вы были в Нордвиге. Слышишь!

Лива опять уставилась в пространство. Она покорно подчинилась. Но вдруг, весело подмигнув сестре, сказала:

— Магдалена! Вот мы идем — ты, я и Сигрун. Идем и ждем. Светильники, где светильники?

Магдалена и Сигрун переглянулись.

— Боже, помоги нам! — всхлипнула Сигрун.

— Тс-с, — шикнула на нее Магдалена, — это пройдет, когда она выспится, вот увидишь.

Лива впала в глубокую задумчивость. «Он по-прежнему не смотрит на меня, избегает моего взгляда. Но он пожал мне руку. Мы же вместе. Он сказал: скоро пробьет час. Мы победили самих себя, сказал он, и я больше не боюсь. Пусть пробьет час, господи. Сегодня вечером или в любое другое время. Я жду его с радостью, сказал он. И ты должна ему радоваться».

— Да, я радуюсь! — громко воскликнула Лива и сжала руку сестры.

— Возьми себя в руки! — сказала Сигрун.

— Тс-с, — Магдалена сверкнула глазами, — относись к этому спокойно.

— Побегу за доктором! — предложила Сигрун.

— Нет, не побежишь! Иди-ка лучше своей дорогой, Сигрун.

— Ты меня, значит, гонишь? — обиделась Сигрун. — Да, гонишь! Прекрасно! Я уйду, не бойся. Домой… в пустой дом!

— Нет, дорогая, ты не так поняла, Сигрун.

Сигрун обиженно тряхнула головой:

— Я вам не навязываюсь, Магдалена, будь спокойна! Я теперь сама о себе позабочусь. Вот именно! С меня хватит сумасшедших! Слава богу, что я с вами разделалась!

Она с отвращением поджала губы, быстро повернулась и ушла.

— Вот и отец! — сказала Лива, обнимая старика.

— Дорогое дитя, — растроганно сказал он. — Слава богу, что ты снова с нами! Я так боялся, тебя так долго не было, я боялся, что ты заболела, и…

Магдалена сделала ему знак, и он замолчал, вопросительно глядя на нее.

— Она очень устала, — шепнула Магдалена. — Ее нужно сразу же уложить в постель.