Виктор Гюго - Отверженные

Что представлял из себя Клаксу? Он был олицетворением ночи. Он появлялся только с наступлением темноты. Вечером он выползал из своей норы, в которую снова скрывался еще до рассвета. Где была его нора? Никто этого не знал. Среди самой глубокой темноты он говорил со своими сообщниками не иначе как повернувшись к ним спиною. Действительно ли звали его Клаксу? Нет. Он говорил: «Мое имя: «Совсем нет». Если приносили свечу, он надевал маску. Он был чревовещателем. «Клаксу — двухголосая ночная птица», — говорил Бабэ. В Клаксу было что-то неопределенное, блуждающее, страшное. Никто не знал, есть ли у него имя, Клаксу было прозвище. Не знали точно, есть ли у него голос, он говорил чаще животом, чем ртом. Не знали наверное, есть ли у него лицо: все видели только маску. Он исчезал, как призрак; он появлялся неожиданно, как будто из-под земли.

Монпарнас — юноша, еще не доживший до двадцати лет, представлял самое жалкое существо. У него было хорошенькое личико, губы, точно вишни, прелестные черные волосы, сияние весны в глазах. Он обладал всеми пороками и стремился ко всем преступлениям. Переваривая дурное, он желал еще чего-нибудь худшего. Это был гамен, превратившийся в воришку, и воришка, превратившийся в разбойника. Он был красив, изнежен, грациозен, силен, вял, жесток. Края его шляпы были приподняты с левой стороны, и из-под них виднелась пышная прядь волос по моде 1829 года. Он промышлял воровством и убийствами. Его редингот, хоть и потертый, был великолепного покроя. Монпарнас походил на модную картинку, но был беден и совершал убийства. Причиной всех преступлений этого юноши было желание иметь изящный костюм. Первая гризетка, сказавшая ему: «Ты красавец!», заронила в его сердце первую дурную мысль и из этого Авеля сделала Каина. Сознавая себя красавцем, он желал быть щегольски одетым. Для того чтобы быть щеголем, нужна прежде всего праздность, а праздность для бедняка — преступление. Не многие бродяги наводили такой страх, как Монпарнас. Ему минуло только восемнадцать лет, а позади него было уже несколько трупов. Не один прохожий падал, раскинув руки, и оставался неподвижным, лежа ничком в луже крови, по милости этого негодяя. Завитый, напомаженный, с перетянутой талией, женскими бедрами, грудью прусского офицера; провожаемый восторженным шепотом бульварных женщин, с искусно повязанным галстуком, кастетом в кармане и цветком в петлице, вызывая шепот восторга бульварных женщин, — вот каков был франт этого вертепа.

Из этих четырех разбойников, взятых вместе, выходило что-то вроде Протея {395} 395 Протей — греческое морское божество, слуга Посейдона. Протею были свойственны мудрость и дар пророчества. Обладая даром превращения, мог принимать облик зверя, воды и дерева. . Они увертывались от полиции, старались избегать нескромных взглядов Видока, принимая всевозможные образы, одалживали друг другу свои имена и хитрые уловки, прятались в своей собственной тени, отделывались от своей личности так же легко, как снимают фальшивый нос на маскараде, иногда сокращались до того, что все четверо казались одним существом, иногда увеличивались до такой степени, что сам Коко-Лакур принимал их за толпу.

Эти четыре человека не были четырьмя отдельными людьми. Они образовали что-то вроде одного таинственного четырехголового чудовища, дерзко орудовавшего в Париже. Это был чудовищный полип зла, живущий в подземелье общества.

Благодаря своим обширным связям в подземном царстве, Бабэ, Гельмер, Клаксу и Монпарнас взяли как бы подряд на все преступления в департаменте Сены. Нападения на прохожих замышлялись внизу, на дне. Их придумывали люди с сильным воображением, а само исполнение поручали этим четырем негодяям. Им набрасывали только эскиз; постановку на сцене они брали на себя. Они всегда имели возможность доставить подходящего человека для всякого темного дела, если только оно было достаточно выгодно. Когда нужны были руки для какого-нибудь преступления, они поставляли их. Целая труппа подпольных актеров была в их распоряжении для всех трагедий подземелья.

Они обыкновенно сходились в сумерках — в это время они просыпались — на одном из пустырей, окружающих Сальпетриер. Там они совещались. К их услугам было целых двенадцать часов мрака, и они распределяли между собою роли.

Это товарищество, состоящее из четырех разбойников, было известно в преисподней под названием «Патрон-Минет». На старинном причудливом народном языке, который мало-помалу совсем исчезает, «Патрон-Минет» значит утро, подобно тому как выражение «Entre chien et loup» [91] Между волком и собакой (фр.). Патрон-Минет — время закладки последней Взрывой шашки. означает сумерки. Это название «Патрон-Минет» произошло, вероятно, от времени, когда кончалась их работа. С зарею исчезают призраки и расходятся разбойники. Эти четыре человека были известны под этим прозвищем. Председатель суда присяжных, посетив в тюрьме Ласенера, расспрашивал его об одном, приписываемом ему преступлении, которое тот отрицал.

— Кто же его совершил? — спросил председатель.

На этот вопрос Ласенер дал загадочный для председателя, но вполне ясный для полиции ответ:

— Может быть, Патрон-Минет.

Иногда можно составить себе некоторое понятие о пьесе по списку Действующих лиц, точно так же можно оценить шайку по списку разбойников. Вот какие прозвища были у главных членов Патрон-Минет:

Паншо, он же Весенний, он же Бигрнайль.

Брюжон (была целая династия Брюжонов, мы, может быть, еще поговорим о них).

Булатрюэль, шоссейный работник, которого читатель уже немножко знает.

Лавев.

Финистер.

Гомер Гогю (негр).

Мардисуар (Вторник-Вечер).

Депеша.

Фонтлерда, по прозванию Цветочница.

Глорие, отбывший наказание каторжник.

Барркарос, он же господин Дюпон.

Южная Эспланада.

Пуссагрив.

Карманьоле.

Крюиденье, он же Бязарро.

Манждантель.

Ноги вверх.

Пол-Лиар, он же Два Миллиарда.

И т. д. и т. д.

Некоторых мы пропускаем, но не худших. У этих имен есть своя физиономия. Они служат выражением не только отдельных личностей, но и целых родов. Каждое из них соответствует какой-нибудь разновидности тех уродливых грибов, которые растут на дне цивилизации.

Эти люди, неохотно показывавшие свои лица, были не из числа тех, которых можно встретить на улицах. Утомленные страшной ночной работой, они спали днем в ямах для обжигания извести или в заброшенных каменоломнях Монмартра и Монружа, а иногда в сточных трубах. Они прятались в земле.

Что стало с этими людьми? Они существуют и теперь. Они существовали всегда. Гораций говорит о них: «Ambubaiarum collegia pharmacopolae, mendici, mimae» [92] Постоянная угроза — это уличные флейтистки, шарлатаны, нищие (лат.) . . И пока общество будет тем, что оно есть, и они будут такими же, как теперь. Под темным сводом своего подземелья они постоянно возрождаются из просачивающихся подонков общества. Они вновь возвращаются, эти призраки, всегда одинаковые, только у них другие имена и новая кожа.