Виктор Гюго - Отверженные

Ожидая этого, нельзя допускать ни колебаний, ни остановок в великом движении умов. Социальная философия представляет собой сущность «науки и мира», она добивается одной цели, и результатом ее стремлений является разрешение всяких раздоров путем изучения антитез. Она исследует, изучает, анализирует, затем она производит соединение, отрешаясь от всякого чувства ненависти и стремясь к слиянию отдельных частей.

Мы видели много раз, как общество рассеивалось под вихрями, которые обрушивались на людей; история полна примеров крушений народов и государств. Ураган способен налететь и унести в один прекрасный день нравы, законы, религии. Ведь исчезли же одна за другой цивилизации Индии, Халдеи, Персии, Ассирии, Египта.

Почему? — Мы не знаем этого. Каковы были причины этих катастроф? — Мы не знаем этого. Могли ли быть спасены эти общества? В чем состояла их вина? Не предавались ли они какому-нибудь роковому пороку, который и погубил их? Какое количество самоубийств приходится на всю совокупность этой ужасной гибели целых наций и рас? — На эти вопросы нет ответов. Осужденные цивилизации покрыты мраком. Они погрузились в бездну. Нам нечего сказать о них. Мы можем только с ужасом вглядываться в глубину того моря, которое называется прошлым, и пытаться разглядеть за колоссальными волнами-веками огромные корабли: Вавилон, Ниневию, Тир, Фивы, Рим, невзирая на страшное дыхание, исходящее из этой мрачной пасти.

Но если мы видим там мрак, то мы имеем перед собою и свет. Нам неизвестны болезни древних цивилизаций. Мы знаем лишь недомогания нашего времени. Мы имеем право на мир, мы лицезреем его красоту, и мы обнажаем его уродства. Мы зондируем его больные места и, установив присутствие страдания, можем дать ему лекарства. Наша цивилизация, созданная двадцатью веками, является одновременно чудовищем и чудом. Ее следует спасать, и она будет спасена. Облегчая ее, мы уже совершаем великое дело; освещая ее путь, мы помогаем ей. Все стремления современной социальной философии должны сосредоточиться вокруг этой цели. Современный мыслитель стоит перед лицом великого долга. Ему поручено осязание цивилизации.

Повторим еще раз: это осязание пробуждает мужество, и, заканчивая эти страницы, являющиеся преддверием к тяжелой драме, мы еще раз подчеркиваем необходимость этого мужества. Социальная смертность дает возможность ощутить человеческую вечность. Земной шар не умирает оттого, что в некоторых его местах появляются трещины, оттого, что на нем возникают кратеры, вулканы и огнедышащие горы. Болезни народов не убивают человека.

И тем не менее тот, кто следит за социальной клиникой, иногда качает головой, ибо самые сильные, самые мягкие и логически настроенные люди временами чувствуют упадок сил.

Настанет ли будущее? Кажется, можно задать себе этот вопрос при виде сгущающегося мрака, при лицезрении эгоистов и обездоленных. У эгоистов — предрассудки, заблуждения богатого воспитания и возрастающий аппетит, заглушающий боязнь людских страданий и доходящий даже до презрения к этим страданиям, завершаются чувством самодовольства и заглушают голос совести; у обездоленных чувства зависти, ненависти порождают глубокие встряски человека-зверя, стремящегося к удовлетворению своих желаний и не имеющего на сердце ничего, кроме грусти, печали, нужды и рокового невежества.

Следует ли продолжать устремлять глаза к небу, может ли погаснуть светящаяся точка, различаемая нами? Страшно видеть свой идеал затерянным в глубинах, маленьким, одиноким, незаметным, блестящим и окруженным черными громадами угроз, сгрудившимися вокруг него; и, однако, он, этот идеал, находится не в большей опасности, чем звезда в бездне туч.

Читатель, конечно, понял, что Эпонина, узнав обитательницу дома на улице Плюмэ, куда ее посылала Маньон, сначала убедила воров в том, что этот дом не представляет никакого интереса, а затем отвела туда Мариуса. Молодой человек после нескольких дней, проведенных в восторженном созерцании решетки, окружавшей обитель Козетты, поддался силе, влекущей железо к магниту, а влюбленного — к тем камням, из которых сложено жилище любимой женщины, и наконец пробрался в сад, как некогда пробрался Ромео в сад Джульетты. Сделать это для Мариуса было легче, чем для Ромео: последнему нужно было перелезть через стену, тогда как Мариусу пришлось только слегка надавить рукой одну из перекладин ветхой, проржавленной насквозь решетки, качавшейся, как зубы у стариков. Благодаря своей тонкой фигуре молодой человек легко проскользнул в образовавшееся узкое отверстие. Так как улица Плюмэ была почти всегда пуста даже днем, а Мариус выбрал для проникновения в сад ночное время, то он не рисковал быть замеченным кем бы то ни было.

С того святого, благословенного часа, когда души молодых людей слились в поцелуе, Мариус стал приходить каждый вечер. Если бы в этот момент своей жизни Козетта полюбила человека не слишком совестливого, распущенного, то она, наверное, погибла бы. Есть великодушные натуры, которые готовы отдаться, не думая о последствиям к числу таких натур принадлежала и Козетта. Уступать — одно из благородных свойств женщины. Любовь, достигнув той высоты, на которой она является безусловной властью, осложняется небесным ослеплением целомудрия. Но какой опасности подвергаетесь вы, благородные души! Часто, когда вы отдаете только сердце, мы берем ваше тело. Сердце ваше остается при вас, и скоро вы в ужасе смотрите на этот напрасный дар. У любви нет середины: она или губит, или спасает. Вся человеческая судьба заключается в рамках этой задачи, дающей на выбор только гибель или спасение, и ни одна из роковых сил судьбы не ставит этой задачи с такой беспощадной резкостью, как любовь. Любовь — это жизнь, если она не смерть. Она — колыбель, но может стать и могилой. Одно и то же чувство говорит в человеческом сердце и да и нет. Из того, что сотворено Богом, человеческое сердце более всего другого выделяет из себя света, но — увы! — немало и мрака. К счастью, Богу было угодно, чтобы любовь, которая выпала на долю Козетты, была из спасающих.

Пока стоял май 1832 года, каждую ночь в этом бедном, запущенном саду, с каждым днем все пышнее и пышнее разраставшемся и все сильнее благоухавшем своими цветами, встречались два существа, состоящие из всех сокровищ целомудрия и невинности, переполненные небесным блаженством, родственные скорее ангелам, чем людям, — существа чистые, честные, опьяненные счастьем, лучезарные, сияющие друг для друга и в потемках. Козетте казалось, что голова Мариуса окружена лучистым венцом, а Мариус видел над головой Козетты сияние. Они прикасались друг к другу, смотрели друг на друга, держались за руки, прижимались один к другому, но тем не менее был предел, который они не переступали. Они не потому не переступали его, что уважали, — нет! — они просто его не чувствовали. Мариус ощущал преграду — чистоту Козетты, а Козетта чувствовала рядом с собою опору — честность Мариуса. Первый поцелуй был вместе с тем и последним. После этого поцелуя Мариус осмеливался прикасаться губами только к руке, к косынке или к локону Козетты. Козетта была для него благоуханием, а не женщиною. Он вдыхал ее. Она не отказывала ему ни в чем, но он ничего не требовал. Козетта была счастлива, а Мариус был доволен. Они пребывали в том восхитительном состоянии, которое можно назвать взаимным очарованием двух душ. Это было невыразимо дивное объятие двух целомудренных душ в идеале. Это были точно два лебедя, встретившиеся на вершине Юнгфрау {453} 453 Юнгфрау — третья по величине вершина в Альпах, одна из самых красивых гор в Швейцарии. .