Виктор Гюго - Отверженные

— Берегись, обрежешься! У меня нож, — предупредил тот.

— Голубчик Монпарнас, — ласково сказала Эпонина, — зачем вы скрываете от меня? Разве я не дочь своего отца?.. Господин Бабэ, господин Гельмер, ведь мне же было поручено разведать это дело. Уверяю вас, что вам здесь делать нечего.

Нужно заметить, что Эпонина не говорила на воровском жаргоне. С тех пор как она познакомилась с Мариусом, этот воровской язык стал ей невыносимо противен.

Сжимая своей маленькой, костлявой и слабой, как у скелета, рукой толстые грубые пальцы Гельмера, она продолжала:

— Вы знаете, что я не дура. Обыкновенно мне верят во всем. Я не раз оказывала вам хорошие услуги. Здесь я тоже разузнала все, что нужно, и вы совсем напрасно суетесь сюда. Клянусь вам, что в этом доме для вас ничего нет интересного.

— Тут одни бабы… — начал было Гельмер.

— О нет, они уж давно съехали отсюда! — перебила Эпонина.

— А почему же они не захватили с собой этого? — насмешливо сказал Бабэ, указывая на свет, мелькавший сквозь вершины деревьев в слуховом окне дома.

Это Туссен еще возилась на чердаке, развешивая свое белье для просушки.

Несмотря на такое явное доказательство ее лжи, Эпонина не отступалась от своей цели.

— Тут теперь другие жильцы, но они очень бедные, у них во всем доме ничего нет, — продолжала она.

— Убирайся к черту! — сердито крикнул, теряя терпение, Тенардье. — Когда мы сами обыщем весь дом, перевернем его вверх дном и ничего не найдем, тогда, пожалуй, поверим тебе. А теперь убирайся и не мешай нам!

И он хотел приняться за решетку.

— Монпарнас, дружочек, — снова обратилась к молодому разбойнику девушка, — вы такой умный, послушайтесь хоть вы меня: не ходите туда!

— Говорят тебе — берегись, если не хочешь обрезаться! — вместо ответа процедил сквозь зубы Монпарнас.

— Убирайся же наконец, несносная девчонка, не мешай нам делать дело! — снова закричал Тенардье, начиная окончательно выходить из себя.

Эпонина выпустила руку Монпарнаса, которую снова схватила было, и спросила:

— Так вы непременно хотите войти в этот дом?

— Так, слегка! — засмеялся чревовещатель.

Эпонина прижалась спиной к решетке и, очутившись лицом к лицу с шестью вооруженными с головы до ног разбойниками, выглядевшими в потемках настоящими чертями, тихо, но твердо проговорила:

— Ну а я этого не хочу и не допущу!

Вся компания разинула рты от изумления. Один чревовещатель насмешливо хихикнул. Эпонина продолжала тем же тоном:

— Слушайте, друзья мои! Я серьезно говорю вам: если вы только дотронетесь до этой решетки и не оставите своего намерения войти в дом, я закричу, разбужу народ, кликну жандармов и заставлю переловить вас всех! Так вы и знайте!

— Она на это способна! — шепнул Тенардье Брюжону и чревовещателю.

— Да, я заставлю вас всех переловить, начиная с отца, — смело повторила Эпонина.

Тенардье приблизился было к ней.

— Не лезь, старикашка! — осадила она его.

Он невольно попятился назад, прошипев сквозь зубы:

— Что это с ней сделалось?.. Собака этакая!

Эпонина злобно засмеялась.

— Делайте что хотите, но вы не войдете сюда! — сказала она. — Я не собака, я волчица, потому что родилась я от волка. Вас шестеро, но мне совершенно все равно, сколько бы вас ни было. Я хоть и женщина, но нисколько не боюсь вас, так и знайте!.. Говорю вам: вы не войдете в дом, потому что я этого не хочу. Как только вы подойдете поближе, я залаю. «Кеб» — это я сама. Плевать я на всех вас хочу, вот что! Убирайтесь, откуда пришли! Мне надоело с вами возиться! Ступайте, куда глаза глядят. А этот дом прошу не трогать, иначе вы будете иметь дело со мной… Ваши ножи мне тоже не страшны: я одним своим старым башмаком сделаю вам больше вреда, чем вы мне своими ножами… Ну, попробуйте-ка подойти сюда! — Она сама смело подвинулась на шаг вперед к разбойникам и с прежним смехом продолжала: — Честное слово, я нисколько не боюсь вас! Мне ничего не страшно. Дураки вы, если воображаете, что можете испугать такую девку, как я! Да и чего мне бояться?.. Не все же такие, как ваши любовницы, которые со страха залезают под кровать, как только вы заорете на них! Нет, я не из таких мокрых куриц! Даже вас не боюсь, дорогой папенька! — добавила она, устремив на Тенардье пристальный взгляд своих горевших глаз, и, обводя страшными глазами разгневанного призрака остальных грабителей, она после короткой передышки продолжала: — Мне решительно все равно, подберут ли меня завтра утром на улице Плюмэ, зарезанной отцом, найдут ли через год сетями в Сен-Клу или возле Лебединого острова, плавающей посреди гнилых пробок и утопленных собак…

Голос ее был перехвачен припадком сухого кашля. Слышно было, как в ее узкой, впалой груди что-то хрипит и свистит.

С трудом откашлявшись, она снова заговорила:

— Стоит мне только крикнуть — и вы опять защеголяете в браслетах и ошейниках… Вас шестеро, а за мною весь свет.

Тенардье опять порывался подойти к ней.

— Говорят тебе, не лезь! — крикнула она.

Он остался на месте и по возможности мягко сказал:

— Ладно, ладно, не подойду. Только не кричи так… Дочка, почему ты хочешь помешать нашей работе? Нужно же нам жить чем-нибудь… Не жаль тебе своего бедного отца?

— Полно вздор городить! — презрительно сказала Эпонина.

— Я спрашиваю тебя: чем же мы будем жить? Чем питаться?

— Коли нечем — издыхайте!

Проговорив эти жестокие слова, Эпонина опять уселась на фундаменте решетки и тихо запела припев из Беранже:

Подперев голову рукой, облокоченной на колено, она с видом полнейшего равнодушия стала покачивать ногой. Сквозь изодранное платье виднелись ее костлявые ключицы. Свет соседнего фонаря падал на ее лицо и фигуру. Она вся дышала непоколебимым спокойствием и твердой решимостью.

Беглецы, насупленные и смущенные тем, что их держит в руках девчонка, столпились в тени, бросаемой фонарным столбом, и начали совещаться, униженные и горящие злобою, в недоумении подергивая плечами. Эпонина наблюдала за ними спокойным и суровым взглядом.

— С ней что-то случилось, — говорил Бабэ. — Недаром она так хорохорится. За этим что-нибудь да скрывается. Уж не врезалась ли она тут в кого?.. Впрочем, тут ведь никого нет, кроме двух баб да старикашки, который, кстати сказать, всегда спит вон там, на задворках… А жалко: важное бы дельце можно было бы здесь обработать. Наверное, есть чем поживиться: одни занавески на окнах чего стоят! Этот старик, по-моему, богатый жид. Мы бы здесь, наверное, кое-что заработали.

— Так ступайте вы все туда, — сказал Монпарнас, — а я останусь с девчонкой, и если она очень уж начнет брыкаться, то я…