Дюла Ийеш - Избранное

Мальчик не скрывал желания поскорее разделаться с едой. Как вообще все мальчики, обедающие вместе со взрослыми. Он сказал:

— И еще понаедут. Из Будапешта. Здесь будет съезд. Я тоже пойду взглянуть на марки машин. Там потрясающие иностранные машины!

До Венгрии добрый десяток лет не доходили шикарные западные автомашины. В ту пору они появились снова — понавыдуманные за десять лет чудеса автомобильной техники. И так потрясли воображение детей, а также карьеристов, что казалось, будто машин иностранных марок стало по меньшей мере во сто раз больше. Среди повозок, запряженных животными — отнюдь не тягловыми, и тележек, подталкиваемых людьми, эти машины так часто проносились мимо, точно (по ехидному крылатому выражению тех лет) Венгрия разбила Америку и теперь американцы платили контрибуцию роскошными автомобилями.

На упомянутый съезд собирались делегаты — о них мы все до мельчайших подробностей узнали от шустрого мальчугана. Основатель движения бойскаутов проявил безошибочное чутье, когда предположил наиболее развитую наблюдательность у ребятни в коротких штанишках.

Еще две недели назад прошла аналогичная общевенгерская конференция. Сейчас ее продолжали краевые отделения.

— Можно надеяться, уж теперь-то они разрешат сию эпохальную проблему, — сказала молодая графиня.

В ее сарказме я впервые почувствовал плебейскую озлобленность. Темой двухдневных и, как правило, непрерывных заседаний было осовременивание текста эстрадных и танцевальных песен. Мелодию следует оставить, все люди и сегодня танцуют под те же ритмы, но текст — типичное проявление буржуазной деградации — надлежит переделать.

— Вы знаете это? Возможно, слыхали по радио…

И чтобы снять последнюю тень напряженности, принялась вполголоса напевать на мотив известного танго:

Заключительная строка сулила что-то вроде радостей новой жизни.

— Готовится еще один шлягер — о погонщике волов.

— Эстрадная песенка?

— Румба.

Я с уважением отношусь ко всякому начинанию, если оно продиктовано желанием что-то дать народу, массам. Слов нет, издеваться над подобного рода безвкусицей — тема благодатная, но это никак не способствует решению вопроса. Что же теперь, пролетариям нельзя танцевать танго? Погонщикам волов не петь шлягеры? Им, что же, на веки вечные заказано все, кроме мужицкого чардаша? Но это не что иное, как лишение прав, и, значит, столь высокомерная точка зрения еще более достойна иронии. Ну, а если они все-таки танцуют танго, где взять соответствующие ритму слова? Я не предполагал, что участники конференции с ходу разрешат этот вопрос — уже по одному тому признаку, что решать его сюда, в гущу народную, они прикатили на машинах, — но самую проблему я считал весьма серьезной. Капля яда, скрытая в словах графини, всколыхнула во мне море горечи. Меня не смешит, что рано или поздно сталеваров на холсте и в бронзе будет больше, чем в жизни. (Из-за выигрышности их облика — с рабочей штангой, подобно Нептуну с трезубцем.)

Без обиняков говоря, я придерживаюсь того мнения, что пламенная страсть — буде таковая существует — по праву должна прийтись именно на долю мартеновцев, только что отошедших от раскаленной печи, а там уж их личное дело решать, нужна она им или нет.

— Так пойдите растолкуйте им все это вашим блестящим стилем.

— Я подумаю.

Но подумал я о другом. Напряжение, казалось, вибрировало в воздухе. С каким бы «обезболиванием» ни проходил этот «переход на новый путь» — как раньше выразился граф, — больше они не желали о нем и слышать.

— Если вы сочтете мой вопрос бестактным, прошу вас, опустите ответ. То, что претерпели вы, и то, что произошло здесь с целым классом землевладельцев, в основном можно было предвидеть. В том числе и ваше теперешнее положение. Так почему же вы пассивно дожидались свершения событий, почему не стронулись с места?

— Вы хотите сказать, почему мы не бежали?

— Особенно в ту пору, когда это еще можно было проделать с комфортом.

Граф не успел ответить, в разговор вмешалась княгиня:

— А вы достаточно отложили для Матильды?

— Сегодня не наша очередь.

— Нет, наша.

— Там хватит еды.

— А если она принесет судки?

Речь шла о какой-то родственнице, которая, на манер бедных студентов прежних времен, постоянно, вернее, только по воскресеньям, питалась у разных людей.

— Во-первых, мы не стронулись с места оттого, — обстоятельно продумав ответ, начал граф, — что у меня был высший балл по стратегии. Даже более того, я сам преподавал стратегию.

— И по канонам этой стратегии сюда должны были прийти англосаксы.

— Вот именно. Сию азбучную истину можно высчитать с точностью до ста — двухсот километров. Мы были уверены, что союзники встретятся у Тисы.

— А русские перечеркнули ваши расчеты.

— Своей артиллерией. Как свидетельствует история, в этом они всегда показывали себя молодцами. Еще Петр Великий выигрывал сражения пушками. Скрытно сосредоточить огневые средства и, получив преимущество, ударить туда, где противник меньше всего ожидает.

— А когда стало ясно, куда ветер дует?

— Нельзя было удержаться, чтобы, наблюдая за событиями в перспективе, — а ничто не дает более наглядной перспективы, чем карта, — не потирать руки от удовольствия. Как суетились немцы! А Хорти!

— Ну, а когда началось повальное бегство? Ветеринаров, страхагентов, управляющих имениями, священников…

— Пардон. Священники — нет. Я не знаю ни одного бежавшего священника.

— Вношу поправку: управляющие имениями, судьи, да, пожалуй, и мелкие служащие. В Алшо-Эмшеде даже цирюльник полагал, что он подвергается «страшной опасности», поскольку он ходил в замок брить господ.

— Их поведение всецело зависело от душевной настроенности. А человеку иной раз довольно самого малого, чтобы успокоиться. Мы получили журнал из-за границы. Там был снимок: английский министр иностранных дел стоит рука об руку со своим советским коллегой. Многие сделали из этого далеко идущий вывод, что, как бы это сказать…

— Что революция откажется от раздела земли?

Граф рассмеялся: почти так!

— Теди, к примеру, почему не бежал?

— Художественная коллекция. В бронированном подвале!

— А у него осталось что-нибудь?

Поговаривали, будто Гойю из его коллекции в прошлом году внесли в каталог одного из нью-йоркских музеев.

— Ничего не осталось, даже простенькой репродукции.

— Ведь у него хранились четыре картины Гойи?

— Картин только две и два рисунка.

— А остальное?

— В основном голландцы.

— И все забрали сразу?

— Сначала только Гойю. Эти картины были широко известны.