Скиталец - Кандалы

Ильин встал, крепко пожал руку Кириллу и Вуколу.

— Архиерейские певчие придут меня провожать!

— Ну, значит, приду и я! — смеясь, говорил Вукол, — я тоже состою в этой корпорации!

— Знаю, знаю! Приходите! Между прочим, передайте вашему товарищу Бушуеву, пусть он на меня не сердится за то, что я удерживаю его от раннего выступления в печати. Хорошее вино надо выдержать. Способность у него несомненная. Если напишется что-нибудь посильнее его первых опытов — пусть шлет в журналы, ссылаясь на меня. Может, певца-то из меня и не выйдет никакого, писательского таланта тоже нет, а вот редактором я бы, наверное, был хорошим: люблю литературу.

— Из стихов Бушуева все-таки следовало что-нибудь напечатать! — заметил Кирилл, — хотя бы для того, чтобы ободрить его. Да и не все уж у него так плохо, я даже наизусть помню… о народниках и народе.

И он хорошо продекламировал:

— Это очень правдиво! — подтвердил Вукол, — кстати, о бывших народниках — вы знали Филадельфова?

— Встречался, — уклончиво прогудел Ильин. — Лицо его приняло обычное выражение суровости.

— Ну, так получено известие — умер от чахотки на глухой станции где-то в киргизских степях. Мы все знали его — большой человек:!

как бы про себя пробормотал Ильин, тряхнул кудрями и твердо сказал: — Да… Сама жизнь решает, кто нужнее для революции — крестьяне или рабочие.

Он помолчал, шагнул было к порогу, но, обернувшись, продолжал:

— Вернее, будут нужны и те и другие одновременно! Вот когда я вернусь из Италии — возможно, что поспеем к решению того вопроса: его нашему поколению придется решать!.. Эх! — Ильин молодо тряхнул головой, — брошу я тогда это самое пение да зальюсь опять к мужикам!

— Нет! — вздохнул Кирилл, — вы будете мировой знаменитостью, ваша судьба завидна уже потому, что перед вами пять лет жизни в Европе, а перед нами — русское безвременье!

— Неизвестно, что тяжелее!

— Ну как неизвестно? — возразил Вукол, — Европа или реакция в России? Я недавно потихоньку списал у Клима несколько его лирических песен — очень печальных — переложить на музыку. Хорошее есть там выражение: «А ветра нет, как нет!» Ведь действительно — безветрие! Или вот еще:

— Устроили безлюдье! — усмехнулся Кирилл. — Да и все мы рвемся отсюда, из этого гнилого болота, стремимся к широким горизонтам!..

— Насчет безлюдья — пожалуй, неверно! — Ильин покачал кудрями. — Народ наш — богатырский народ. Только не время теперь для богатырей… Говорят, что их не стало, а я и сейчас их вижу в народной толпе: вот хотя бы в хоре Тараса, — обратился он к Вуколу, — вы знаете Волкова, Глазунова, Дудинцева, Железова? Ведь это же богатыри! При других условиях знаменитостями были бы! А Филадельфов? А тот человечек, который вставочку в мою речь сделал и за это в Сибирь пошел, а «вставочкой» своей всех нас наизнанку вывернул? Разве это безлюдье? Да я забыть не могу Филадельфова и этого преземистого человечка! Да и ваш покорнейший слуга больших бы дел натворил в другой стране или в другое время! Вот рассказал вам до смешного нелепую жизнь, от протодьяконства до коммунизма, от зажигательных речей — в Италию… метание какое-то!

— Почему? — спросил Кирилл.

— А потому, что время такое! Герои, богатыри, таланты, гении — они есть всегда, но не всегда нужны бывают. Незаметная и ранняя гибель — вот их участь теперь. Еще хорошо, если за какую-нибудь «вставочку» в Сибирь идут, но бывает хуже: жалкий конец Филадельфова! Или еще хуже — талантливые пьяницы, безверие, неверие в себя, лишние люди и прочее! Но не всегда же, не вечно же в нашем государстве будет тянуться безвременье! Сильные люди все-таки существуют в природе и будут существовать, а признак их в том, что никогда они не сидят сложа руки, не опускают их! Они — всегда борцы, всегда верят и не теряют веры своей. В эпоху, подобную нашей, они гибнут, но самой гибелью своей, которая у них всегда активна, приближают нас к концу безвременья и пришествию новой эпохи, когда на разрыв, до зарезу нужны будут богатыри, герои, таланты и гении! Вот к этому времени и нужно готовить если не себя, то других, чтобы грядущее время великой борьбы, которая исторически неизбежна, встретить вооруженными умственно и морально. Вы все — моложе меня: идите учитесь, запасайтесь знанием, которое одно дает веру и уверенность в победе! Это ничего, что я еду в Милан, а вы, скажем, в Петербург! Все мы в свое время встретимся: певцы, поэты, музыканты, писатели, инженеры, техники, слесаря, рабочие и землеробы! Разными путями жизнь приведет нас всех и нашу страну к одному, к победе! В этом — вера моя!

По уходе Ильина Кирилл и Вукол молча посмотрели друг другу в глаза.

— Незаурядный человек, но — тургеневский тип!.. Когда говорит — зажигает других, загорается сам и в то же время мало верит в себя!..

— Да! — подтвердил Вукол, — он может кончить на чужих для него баррикадах!

Вукол жил в мезонине высокого дома над Волгой: в итальянское окно чердачной комнаты видна была широко разливавшаяся весенняя Волга и лесистое Заволжье.

Когда искал комнату, заинтересовался билетиком именно на этом окне. Во дворе был густой палисадник, откуда вышел коренастый старик в старинном кафтане, с длинной окладистой бородой и огромным ключом в руке: что-то оперное или из олеографии «Дорогой гость» вообразилось Вуколу. Старик провел его в мезонин и оказался хозяином небольшой квартиры; мезонин он сдавал. Позвал свою дочь, девушку лет двадцати пяти, дородную, круглолицую, в русском стиле, под стать отцу: в русском наряде с расшитыми красной вышивкой белыми широкими рукавами. Звали ее странным именем: Феозва.

Придя домой, Вукол хотел по обыкновению взяться за скрипку, но вспомнил, что накануне забыл инструмент у Листратовых. Тогда он снял с книжной полки первую попавшуюся книгу и погрузился в чтение.

В дверь тихо и нежно постучали пальчики Феозвы: он привык к этой ее манере стучать. В полуоткрытую дверь показалось ее круглое лицо.

— Борец к вам пришел.

— Кто?

— Борец. Так и сказал, второй уж раз приходит. Здоровый такой!

Не успела Феозва скрыться, как дверь опять отворилась — на этот раз широко, и в низенькую дверь мезонина с трудом влез Иван Челяк, увеличенный в объеме, как бы показавшийся в увеличительном стекле.