Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

— Мистер Гибсон, полагаю, вы будете удивлены тому… тем, что я хочу сказать. Но думаю, это дело благородного человека, как вы сами говорили, сэр, год или два назад, по… поговорить сначала с отцом, и так как вы, сэр, стали теперь отцом мисс Киркпатрик, мне бы хотелось выразить свои чувства, мои чаяния, или быть может мне стоит сказать желания, короче говоря…

— Мисс Киркпатрик? — переспросил мистер Гибсон, немало удивившись.

— Да, сэр! — продолжил мистер Кокс, затараторив, поскольку зашел уже далеко. — Я знаю, это может показаться непостоянством и изменчивостью, но я уверяю вас, я приехал сюда с сердцем, настолько преданным вашей дочери, какое когда-либо билось в груди человека. Я вполне собирался предложить себя и все, что у меня есть, ей прежде чем уеду. Но на самом деле, сэр, если вы заметили ее отношение ко мне, — всякий раз я пытался немного добиться ее благосклонности — это было более чем недосягаемо, абсолютно отталкивалось, в этом не может быть ошибки… тогда как мисс Киркпатрик… — он скромно потупил взгляд и, разровняв сукно на своей шляпе, робко улыбнулся.

— Тогда как мисс Киркпатрик..? — повторил мистер Гибсон таким строгим голосом, что мистер Кокс, ныне владеющий землей эсквайр, довольно сильно смутился, словно почувствовал себя подмастерьем, с которым когда-то мистер Гибсон разговаривал подобным образом.

— Я только собирался сказать, сэр, что насколько можно судить по поведению и готовности слушать, и по явному удовольствию от моих визитов — по всему вместе, думаю, я осмелюсь надеяться, что я не совсем безразличен мисс Киркпатрик… и я бы подождал… у вас нет возражений, верно, сэр, против того, чтобы я поговорил с ней? — сказал мистер Кокс, немного обеспокоенный выражением лица мистера Гибсона. — Уверяю вас, у меня нет шансов с мисс Гибсон, — продолжил он, не зная, что сказать, и вообразив, что его непостоянство терзает сердце мистера Гибсона.

— Нет! Полагаю, что нет. Перестаньте воображать, что это меня беспокоит. Вы ошибаетесь на счет мисс Киркпатрик. Не думаю, что у нее было намерение поощрять вас.

Лицо мистера Кокса ощутимо побледнело. Его чувства, даже мимолетные, явно были сильными.

— Я думаю, сэр, если бы вы могли увидеть ее… я не считаю себя тщеславным, а поведение так трудно описать. Во всяком случае, вы не возражаете, чтобы я воспользовался возможностью и поговорил с ней.

— Конечно, если вас иначе не убедить, я не возражаю. Но если вы примите мой совет, вы избавите себя от боли отказа. Возможно, я могу нарушить ее доверие, но считаю, мне следует вам сказать, что она не свободна.

— Не может быть! — воскликнул мистер Кокс. — Мистер Гибсон, это должно быть ошибка. Я зашел настолько далеко, насколько осмелился выразить свои чувства, а ее поведение было самым любезным. Не думаю, что она могла неверно понять мои намерения. Возможно, она передумала? Возможно, поразмыслив, она решила предпочесть другого, верно?

— Полагаю, под «другим» вы подразумеваете себя? Я могу поверить в такое непостоянство (в душе он не мог не посмеяться), но мне будет очень жаль думать, что мисс Киркпатрик может быть в этом виновна.

— Но она может… это случайность. Вы позволите мне увидеться с ней?

— Конечно, мой бедный друг…, - вместе с некоторым презрением в его словах прозвучало немало уважения простоте, возвышенности, силе чувства, пусть даже чувство было мимолетным… — Я незамедлительно пришлю ее к вам.

— Благодарю вас, сэр. Бог благословит вас за доброту.

Мистер Гибсон поднялся наверх в гостиную, где, как он был уверен, найдет Синтию. Она была там, цветущая и беззаботная, как обычно, колдовала над шляпкой для матери и болтала с Молли.

— Синтия, ты очень обяжешь меня, если тот час спустишься в мой кабинет. Мистер Кокс желает поговорить с тобой.

— Мистер Кокс? — переспросила Синтия. — Что ему нужно от меня?

Очевидно, она ответила на свой вопрос, как только задала его, потому что покраснела и избегала встречаться с суровым, бескомпромиссным взглядом мистера Гибсона. Как только она вышла из комнаты, мистер Гибсон сел и взял новый выпуск «Эдинбурга», [104] «Эдинбурга» — «Эдинбург ревю» (Edinburgh Review) — влиятельный журнал, выходящий три раза в месяц. Впервые был издан в 1802 г., либеральный по своей направленности. лежавший на столе, как предлог не начинать разговор. Было ли что-нибудь в статье, что заставило его спустя пару минут обратиться к Молли, которая сидела молча и размышляла:

— Молли, ты никогда не должна играть любовью честного человека. Ты не знаешь, какую боль можешь ему причинить.

Некоторое время спустя Синтия вернулась в гостиную, она выглядела очень смущенной. Вполне вероятно она бы не вернулась, если бы знала, что мистер Гибсон все еще там. Настолько непривычно было видеть его в этой комнате в середине дня, читающим или делающим вид, что ей бы и в голову не пришло, что он остался. Он взглянул на нее в ту же минуту, как она вошла, поэтому ей ничего не оставалось, как надеть самоуверенное выражение лица и вернуться к рукоделию.

— Мистер Кокс все еще внизу? — спросил мистер Гибсон.

— Нет. Он ушел. Он попросил меня передать вам обоим наилучшие пожелания. Полагаю, он уедет сегодня днем, — Синтия старалась вести себя как можно непринужденнее, но не поднимала глаз, и ее голос немного дрожал.

Мистер Гибсон продолжал несколько минут просматривать свою книгу, но Синтия чувствовала, что грядет нечто большее, и только желала, чтобы все закончилось быстро, поскольку ей было тяжело выносить суровую тишину. Наконец, это произошло.

— Синтия, я надеюсь, это больше не повторится! — произнес он с мрачным недовольством. — Меня бы не устроило, если бы моя дочь, какой бы свободной она ни была, с самодовольством начала принимать явные ухаживания молодого человека, и тем самым вынудила его сделать предложение, которое никогда не собиралась принимать. Но что я должен думать о девушке в твоем положении, помолвленной… и все же «принимающей очень любезно», именно так выразился мистер Кокс… заигрывания другого мужчины? Ты подумала, какую ненужную боль ты причинила ему своим бездумным поведением? Я называю его бездумным, но это самый мягкий эпитет, который я могу применить. Я прошу, чтобы подобное больше не случилось, иначе мне придется охарактеризовать твое поведение более сурово.

Молли не могла представить, какой могла быть «более суровая» характеристика, выговор отца казался ей верхом жесткости. Синтия сильно покраснела, затем побледнела и, наконец, подняла свои прекрасные умоляющие глаза, полные слез, на мистера Гибсона. Его тронул этот взгляд, но он незамедлительно решил не поддаваться никаким ее физическим чарам, а сохранить трезвое суждение относительно ее поведения.