Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

— Нет! — ответила Молли нерешительно. Ей не хотелось заставлять себя судить строго, и все же ей так не нравился мистер Престон. Синтия продолжила…

— А тут еще ботинки и перчатки, шляпка и плащ, белое муслиновое платье, которое сшили для меня до того, как я уехала во вторник, и шелковое платье, которое последовало за мной к Дональдсонам, и мои расходы на путешествие, и вот от двадцать фунтов почти ничего не осталось, особенно, когда я обнаружила, что должна купить бальное платье в Вустере, поскольку мы все отправлялись на бал. Миссис Дональдсон дала мне мой билет, но ей явно не понравилась моя идея пойти на бал в белом муслиновом платье, которое я уже надевала два вечера в их доме. О, боже! Как приятно быть богатой! Ты знаешь, — продолжила Синтия, чуть улыбаясь, — я не могла не знать, что я хорошенькая, и что люди мною восхищаются. Впервые я обнаружила это у Дональдсонов. Я начала думать, что выгляжу прелестно в своей новой одежде, и поняла, что другие думают так же. Я определенно была царицей дома, и мне было приятно чувствовать свою власть. В последние дни на той веселой неделе мистер Престон присоединился к нам. Последний раз, когда он видел меня, я была в поношенной одежде, слишком маленькой для меня, плачущая в своем одиночестве, покинутая и без гроша в кармане. У Дональдсонов я была маленькой королевой, и, как я сказала, одежда красит человека, и все люди «носили меня на руках». На балу, который состоялся в первый вечер его приезда, у меня было столько партнеров для танцев, что я не знала, что с ними делать. Полагаю, именно тогда он влюбился в меня. Не думаю, что это произошло раньше. И тогда я начала понимать, как ужасно быть у него в долгу. Я не могла важничать с ним, как я это делала с остальными. О! Это было так ужасно и неудобно! Но он нравился мне, и я все время чувствовала, что он мне друг. В последний день я гуляла в саду вместе с остальными и думала, что расскажу ему, насколько я нравлюсь себе, как я счастлива, и все благодаря его двадцати фунтам (я начала чувствовать себя Золушкой, когда часы пробили двенадцать), что расплачусь с ним, как можно скорее, хотя мне становилось не по себе при мысли, что нужно рассказать маме, я достаточно хорошо знала о состоянии наших дел, чтобы понимать, как будет трудно собрать эти деньги. Наш разговор подошел к концу очень быстро, поскольку, к моему ужасу, он начал страстно признаваться мне в любви и просить меня пообещать выйти за него. Я была так напугана, что убежала к остальным. Но в тот вечер я получила от него письмо с извинениями за то, что он напугал меня, он снова повторил свое предложение, просьбу выйти за него, назначить любой день, который мне захочется — а по сути самое страстное любовное письмо, а в нем упоминание о моем несчастном долге, который перестанет быть долгом, а останется всего лишь ссудой денег, которые впоследствии станут моими, если только… Ты можешь все представить, Молли, лучше, чем я могу вспомнить и рассказать тебе.

— И что ты ответила? — не дыша, спросила Молли.

— Я не отвечала, пока не пришло другое письмо, он умолял об ответе. К тому времени мама вернулась домой, а с ней прежнее ежедневное бремя нищеты. Мэри Дональдсон часто писала мне, расточая похвалы мистеру Престону так восторженно, словно он ее подкупил. Я поняла, что он очень популярен в их кругу, и он мне очень нравился, я испытывала к нему благодарность. Поэтому я написала и пообещала ему выйти за него, когда мне исполнится двадцать, но до тех пор это останется тайной. Я старалась забыть, что когда-то одолжила у него денег, но так или иначе, как только я оказалась связанной с ним обещанием, я начала ненавидеть его. Я не могла выносить его пылкие приветствия, когда он заставал меня одну, и, думаю, мама начала подозревать. Я не могу рассказать тебе все подробности. На самом деле в то время я не понимала их и теперь не помню отчетливо, как это все случилось. Но я знаю, что леди Куксхавен отослала маме немного денег, чтобы вложить их в мое образование, как она выразилась. И мама казалась очень расстроенной и не в духе, мы с ней совсем не ладили. Поэтому, конечно, я так и не осмелилась упомянуть о тех ненавистных двадцати фунтах, но продолжила пытаться думать, что если я выйду за мистера Престона, их не нужно будет возвращать — очень низко и зло, я бы сказала. Но, Молли, меня наказали за это, как же я презираю этого человека.

— Но почему? Когда ты невзлюбила его? Кажется, все это время ты относилась к этому с безразличием.

— Я не знаю. Это росло во мне до того, как я пошла в ту школу в Булони. Он заставил меня чувствовать себя так, словно я нахожусь в его власти. И слишком часто напоминая мне о моей помолвке с ним, он заставил меня критично относиться к его словам и поступкам. В его обращении с мамой было столько презрения. Ах! Ты думаешь, что я не слишком уважительная дочь… возможно, нет. Но я не могла выносить скрытые усмешки, и я ненавидела его манеру показывать то, что он называл «любовью» ко мне. После того, как я провела семестр у мадам Лефевр, приехала новая девочка из Англии — его кузина, которая немного знала меня. Теперь, Молли, ты должна забыть, как можно скорее, то, что я собираюсь рассказать. Она постоянно и много говорила о своем кузене Роберте… он был замечательным семьянином, и каким он был красивым, и что каждая леди в округе влюблена в него… да к тому же знатная дама.

— Леди Харриет, полагаю, — с негодованием заметила Молли.

— Я не знаю, — устало сказала Синтия. — В то время меня это не интересовало и не интересует сейчас. Она продолжила говорить, что есть очень милая вдовушка, которая отчаянно влюблена в него. Он часто смеялся с ними над всеми ее заигрываниями, которые, как она считала, он не замечал. И это был человек, за которого я пообещала выйти замуж, у которого оказалась в долгу, и которому писала любовные письма! Поэтому, Молли, теперь ты все понимаешь.

— Не совсем. Что ты сделала, услышав, как он отзывался о твоей матери?

— Мне оставалось только одно. Я написала и рассказала ему, как я ненавижу его, и никогда, никогда не выйду за него, и выплачу ему деньги с процентами, как только смогу.

— И?

— И мадам Лефевр вернула мне мое письмо… неоткрытым. И сказала мне, что она не позволит, чтобы ученицы ее заведения отправляли письма джентльменам, пока она заранее не увидит их содержания. Я сказала, что он друг семьи, управляющий мамиными делами… Я не могла придерживаться правды. Но мадам не позволила отправить письмо, поэтому мне пришлось его сжечь, и дать обещание, что я не стану больше писать, а она согласится не рассказывать маме. Поэтому мне пришлось успокоиться и ждать возвращения домой.

— Но ты не видела его, по крайней мере, некоторое время?

— Нет, но я могла написать. Я начала стараться экономить свои деньги, чтобы расплатиться с ним.