Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

Молли была ужасно рассержена на себя за то, что не справилась с поручением. Она надеялась на успех, но сделала только хуже. Какие новые аргументы она могла бы использовать? Тем временем он продолжал подстегивать себя, растравляя свое раненное тщеславие мыслями о том, как, должно быть, две девушки обсуждали его, дабы разозлиться на разочаровавшую его любовь.

— Мистер Осборн Хэмли может узнать об их содержании, хотя, возможно, он слишком благороден, чтобы прочитать их. Даже до вашего отца могут дойти слухи, и если я правильно помню, мисс Синтия Киркпатрик не всегда говорила в самом уважительном тоне о даме, которая сейчас является миссис Гибсон. Есть…

— Остановитесь, — сказала Молли. — Я не буду ничего слушать об этих письмах, написанных, когда она оказалась почти без друзей, вам, которого она считала другом! Но я подумала о том, как поступлю дальше. Я честно вас предупреждаю. Если бы я не сглупила, я бы все рассказала своему отцу, но Синтия взяла с меня обещание, что я не расскажу. Поэтому я расскажу все, от начала до конца, леди Харриет и попрошу ее поговорить со своим отцом. Я уверена, что она это сделает, и я не думаю, что вы посмеете отказать лорду Камнору.

Он понял сразу, что не посмеет; хотя такого умного управляющего, как он, граф высоко ценил, но с подобным поведением в отношении писем и с угрозами обнародовать их не смирится ни джентльмен, ни просто благородный человек и мужественный человек. Он хорошо это знал и удивлялся, как она, стоящая перед ним девушка, оказалась настолько умна, что поняла это. На мгновение он забылся, восхищаясь ею. Она стояла напуганная, и в то же время смелая, не позволяла себе уйти, настаивая на том, что намеревалась сделать, даже когда казалось, что все обернулось против нее, и кроме того, в ней было что-то, что поразило его больше всего, и что показало, каким человеком он был — он понимал, что Молли не осознавала, что он был молодым человеком, а она молодой девушкой, словно непорочный ангел на небесах. Хотя он понимал, что ему следовало бы уступить и отдать письма, он не собирался этого делать немедленно. И раздумывая над этим, он обостренным слухом уловил быстрый шаг лошади, цокающей по гравийной дорожке. Мгновение спустя Молли тоже услышала этот цокот. Он заметил, как на ее лице появилось выражение испуга, и через секунду она бы убежала, но прежде чем было сделано первое движение, мистер Престон твердо накрыл ее руку своей.

— Спокойно. Вас заметили. Вы, во всяком случае, не сделали ничего постыдного.

Пока он говорил, мистер Шипшэнкс обогнул изгиб дороги и оказался рядом с ними. Мистер Престон увидел, если Молли не заметила, внезапный заинтересованный взгляд, который осветил румяное лицо старого проницательного джентльмена — увидел, но не придал значения. Он вышел вперед и заговорил с мистером Шипшэнксом, который остановился прямо перед ними.

— Мисс Гибсон! К вашим услугам! Довольно ветреный день для прогулок юной леди… и холодный, я бы сказал, чтобы стоять слишком долго, да, Престон? — тыкая последнего хлыстом в привычной манере.

— Да, — ответил мистер Престон. — Боюсь, я задержал мисс Гибсон слишком долго.

Молли не знала, что сказать или сделать, она только молча поклонилась на прощание и повернулась, чтобы идти домой, чувствуя на сердце тяжесть из-за неудавшегося дела. Она не знала, что победила, хотя сам мистер Престон еще не признался в этом даже себе. Не успев отойти далеко, она услышала, как мистер Шипшэнкс сказал:

— Простите, что прервал ваш уединенный разговор, мистер Престон, — но хотя она и услышала эти слова, их скрытый смысл не дошел до нее. Она всего лишь чувствовала, что вышла из дома в приподнятом настроении и уверенная в себе, а теперь возвращается к Синтии проигравшей.

Синтия ожидала ее возвращения и, бросившись вниз по лестнице, втянула Молли в столовую.

— Ну что, Молли? О! Я вижу, у тебя их нет. Все же, я этого не ожидала, — она села, словно надеясь, что это поможет справиться с разочарованием, а Молли стояла перед ней как виноватая.

— Мне так жаль. Я сделала все, что смогла. В конце концов, нас прервали… подъехал мистер Шипшэнкс.

— Неприятный старик! Ты думаешь, что тебе удалось бы убедить его отдать письма, если бы у тебя было больше времени?

— Я не знаю. Лучше бы мистеру Шипшэнксу не приезжать. Мне не понравилось, что он застал меня за разговором с мистером Престоном.

— О! Полагаю, он ничего не подумает. Что он… мистер Престон… сказал?

— Он, кажется, думал, что ты помолвлена с ним, и что эти письма единственное доказательство, которое у него есть. Думаю, он любит тебя по-своему.

— По-своему! — презрительно заметила Синтия.

— Чем больше я об этом думаю, тем больше я понимаю, что было бы лучше папе поговорить с ним. Я сказала, что расскажу все леди Харриет, и тогда лорд Камнор заставит его отдать письма. Но это было бы очень затруднительно.

— Очень! — согласилась Синтия мрачно. — Он поймет, что это всего лишь угроза.

— Но я сделаю это немедленно, если хочешь. Я имею ввиду то, что сказала. Только мне кажется, что папа справился бы с этим лучше всего и более неофициально.

— Я скажу тебе, Молли, что… ты связана обещанием и не можешь рассказать мистеру Гибсону, не нарушив данного тобой слова… но как раз это: я уеду из Холлингфорда и никогда не вернусь, если твой отец узнает об этом деле, вот! — Синтия встала и начала комкать шаль Молли в нервном возбуждении.

— О, Синтия… Роджер! — все, что сказала Молли.

— Да, я знаю! Тебе не нужно напоминать мне о нем. Но я не собираюсь жить в доме с теми, кто всегда может попрекнуть меня… поступками… ошибками, о которых, возможно, говорят намного хуже, чем есть на самом деле. Я была так счастлива, когда впервые приехала сюда. Вы все любили меня, восхищались мной и хорошо думали обо мне, а теперь… Что ж, Молли, я уже могу видеть, как ты изменилась. Все твои мысли написаны у тебя на лице… я читаю их эти два дня… ты думаешь: «Как, Синтия обманывала меня, поддерживала переписку все это время и отчасти помолвлена с двумя мужчинами!» В тебе больше этого, чем жалости ко мне, к девушке, которая всегда была обязана справляться сама, без друзей, готовых помочь и защитить ее.

Молли молчала. В том, что Синтия говорила, было много правды, и все же немало лжи. Все эти сорок восемь часов Молли искренне любила Синтию и более тяготилась положением последней, чем сама Синтия. Она так же знала… но это была вторая мысль, следовавшая за первой — что она испытала много боли, стараясь добиться успеха в разговоре с мистером Престоном. Она старалась изо всех сил, крупные слезы навернулись ей на глаза и медленно скатились по щекам.

— О, какая я жестокая! — вскричала Синтия, поцелуями убирая слезы. — Я понимаю… я знаю, это правда, и я заслужила ее, но я не должна упрекать тебя.