Эмма Донохью - Падшая женщина

Прачки хохотали совсем как пьяные. После того, как они уйдут, нужно будет проверить пиво в бочонке, подумала Эби.

Украшенные рюшами рукава лондонской девчонки были испачканы воском. Мэри Сондерс явно не умела снимать нагар со свечи. Придется оттирать их горячей коркой хлеба — и никто не скажет Эби за это спасибо. Рубашка новой служанки пахла ее лимонными духами. Она утверждала, что ей пятнадцать, эта Мэри Сондерс, но ее глаза были вдвое старше. Откуда у нее этот жесткий взгляд? Впрочем, может быть, в Лондоне все такие.

Эби сожалела, что в свое время не оказалась в большом городе. Восемь лет назад, после долгого путешествия, ее хозяин, доктор, приехал в Монмут из Бристоля, чтобы провести здесь зиму, и заказал Джонсам новое платье, весь костюм целиком, от шляпы до пряжек на туфлях. Когда пришло время отправляться в путь, в следующем марте, он был все еще должен им шесть фунтов и десять пенсов. Вместо денег он отдал им Эби. Она беззвучно проплакала три дня подряд — не потому, что скучала по доктору, но потому, что все в Англии было непривычным и чужим.

Вначале Джонсы не знали, что им с ней делать, но очень скоро Эби стала весьма полезной. В этом холодном доме на Инч-Лейн она научилась делать мыло из золы и щепать лучину, вовремя приседать, говорить да, сэр, и да, мадам и не раздражать кого не надо — в основном это относилось к миссис Эш. Слуга мистера Джонса, Дэффи, предложил обучить ее чтению, но поначалу Эби отнеслась к этой затее с подозрением. С каких это пор белый человек предлагает что-то за так? Но даже потом, когда она согласилась и позволила ему показать ей страницу книги, непонятные закорючки на бумаге вызвали у нее неодолимое отвращение. Это была магия, к которой Эби не хотелось прикасаться.

— Эби? — В дверях стояла лондонская девчонка с охапкой белья в руках. — Хозяйка послала меня постирать эти новые косынки.

Эби прочистила горло.

— Подожди. Эта вода грязная.

— Очень хорошо, — с подозрительной вежливостью отозвалась Мэри Сондерс. Она свалила вещи на стол и пододвинула к себе табурет.

Чувствуя себя несколько скованно под ее пристальным взглядом, Эби продолжила работу.

Через пару минут молчания Мэри Сондерс по-детски подперла подбородок ладонями.

— Не сказать, что ты болтушка, а? — пробормотала она.

Эби принялась еще яростнее тереть белье.

— Так, значит, в Вест-Индии не говорят по-английски?

— Режут сахарный тростник, — буркнула Эби. — Некогда болтать.

— А я люблю поговорить, когда работаю.

Что она о себе думает? И это она называет работой? Как будто стирку можно сравнить с изнурительным трудом на тростниковом поле! Эби бросила в лохань мужское нижнее белье: фланелевые панталоны, муслиновые рубашки, шерстяные чулки и подвязки, все почти одинаковое, мало чем отличающееся друг от друга.

— Это хозяина? — спросила Мэри. Она успела ухватить за отворот штанины чьи-то бриджи, прежде чем они погрузились в воду.

Эби покачала головой.

— Ах да. Ворс короткий, и вот тут дырочка. Должно быть, это Дэффи. Полагаю, он слишком занят учебой, чтобы поставить заплатку. Странный парень, тебе не кажется? Дэффи, я имею в виду, — повторила она, как будто Эби не услышала ее первый раз.

Эби пожала плечами и взялась за очередную вещь.

— Он здесь уже давно? Много лет?

Неопределенный жест.

— Года три-четыре?

— Может, год, — неохотно выдавила Эби.

— А где он был до этого?

— Работал в гостинице у отца.

Мэри Сондерс покивала, оценивая услышанное.

— Да-да. Я так и вижу, как он наливает сидр гостям. Заляпал себе весь сюртук. — Она вытащила из кучи бархатные бриджи. — Ну, эти точно хозяина. Вот здесь ткань совсем не изношена, начиная с того места, где он подхватывает ее пуговкой. Расскажи мне, как он потерял ногу? Или он такой родился?

Эби снова пожала плечами — она и в самом деле не знала. Ей никогда не приходило в голову об этом спрашивать. Потерять часть тела так легко; просто удивительно, что люди доживают до смерти целыми и невредимыми. Она потыкала одежду палкой, глядя, как грязь поднимается кверху. Может быть, Эби и работала медленно, но зато она никогда не останавливалась. Это было первое, чему она научилась, когда вышла в поле, десяти лет от роду. Шевелись. Двигайся. Будь всегда занята.

Мэри оглядела пару шелковых чулок.

— Очень мило, — заметила она и провела пальцем по изящному узору. Она уже собиралась бросить их в лохань вместе с остальным бельем, но Эби ее остановила.

— Эти идут в холодную воду. — Она показала на другую бадью.

— А эти кружевные рюши? Наверное, это хозяйкины.

— Не мочить совсем. Чистить отрубями, чтобы убрать жир.

Мэри кивнула и подошла к бадье с отрубями.

— Я никогда не занималась стиркой в Лондоне. Для нас стирала соседка. Это ужасно сложно. Не знаю, как ты держишь все это в голове и ничего не путаешь.

Старается подольститься, поняла Эби. Не обращать внимания.

Мэри вытянула батистовую сорочку.

— Ну а это наверняка принадлежит миссис Эш. Запах такой же кислый, как ее лицо.

Эби почувствовала, как уголки ее губ невольно ползут вверх.

Лондонская девчонка сняла с чепца миссис Эш несколько длинных седых волос.

— О-о-о… если она будет продолжать в том же духе, то скоро станет лысой, как яйцо. Так от чего умер ее муж? Она замучила его проповедями?

Прачки выжимали простыни; они не могли слышать ни слова из их разговора.

— Не умер, — пробормотала Эби. — Я слышала, сбежал.

Мэри вскинула бровь.

— Это многое объясняет. И кто его обвинит?

Эби сжала губы, чтобы не улыбнуться.

— Когда это случилось?

— Двадцать лет назад. Я слышала. — Эби еще ниже склонилась над бельем.

Мэри расхохоталась и прикрыла рот рукой.

— Значит, никто не дотрагивался до старой перечницы… с 1743 года?

Эби фыркнула от смеха. Подошли прачки, и она стала вытаскивать вещи из лохани. Лондонская девчонка трудилась бок о бок с ней.

В тот же день, когда Мэри и миссис Джонс сидели за шитьем, не больше чем в двух футах друг от друга, Мэри решилась задать интересовавший ее вопрос:

— Я хотела спросить, мадам… А Эби — рабыня?

— Вовсе нет! — Миссис Джонс подняла на нее изумленный взгляд. — Мы никогда в жизни не продадим нашу Эби!

— Тогда кто она?

— Служанка, — неуверенно сказала миссис Джонс. — Член семьи.

Мэри немного подумала. Какие только странности не прикрывает слово семья.

— Но она не может уйти, если захочет, так?

— Уйти? Но куда ей идти? Разве мы плохо с ней обращаемся?

— А плату она получает?

— Ну… нет. Но что бедной Эби делать с деньгами?

Миссис Джонс пришла в такое замешательство, что Мэри не стала расспрашивать дальше. Здесь, в захолустье, люди и понятия не имеют, что порядок вещей не везде одинаков. Что может быть и по-другому.