Йозеф Рот - Направо и налево

Никогда больше не войду в этот дом!

Он снова поехал к матери.

Госпожа советница Военной высшей счетной палаты прижилась в доме госпожи Бернгейм, будто родилась в нем. Теперь Пауль здоровался с ней как с тетушкой. Госпожа Бернгейм все еще ходила потихоньку к своей компаньонке, чтобы проверить, не забыла ли та выключить ненужный свет; хорошо ли вставлен в замок ключ от шкафа — упаси Бог его потерять, не осталось ли открытым окно в вечерние часы — ведь моль может отведать персидского ковра, не треснул ли, наконец, умывальник в комнате госпожи советницы, чего госпожа Бернгейм с трепетом ожидала уже долгие годы.

— Мы договорились, — рассказывала она Паулю, — что подписку на газету берет на себя госпожа советница Высшей счетной палаты. Как раз месяц назад потекло в ее комнате — крыша прохудилась. Она утверждала, что починить ее должна я. Но я объяснила ей, что хозяйка не может нести ответственность за дыры в крыше. Она ведь тоже знала, что крыша не прочь пропустить стаканчик. Однако с того времени больше не капает, и я так и не знаю, надул нас кровельщик или нет. Не мог бы ты проверить?

Пауль поднялся на крышу — проверить.

С высоты он оглядел сад, который теперь, когда началась весна, стал еще печальнее, чем осенью… как бедно одетый человек больше грустит в ясную погоду, чем в туман. Пауль смотрел на пустой сарай, в котором уже не стояли коляски, на конюшню, в которой ржали теперь чужие кони, и на старую собаку, которая лежала перед своей будкой — грязная и вялая, будто знала, что ей нечего больше охранять, кроме набитого обесценившимися купюрами чемодана госпожи Бернгейм.

Как-то вечером мать отложила газету — с тех пор как абонемент оплачивала ее квартирантка, госпожа Бернгейм чувствовала себя свободной от обязанности читать все объявления — и неожиданно сказала:

— Ты знаешь, Пауль, теперь в газете так много свадебных объявлений!

— Да, — сказал Пауль равнодушно. — Следствие войны.

— Молодые люди поступают разумно, — продолжала госпожа Бернгейм, — они женятся рано; это полезно для здоровья и гарантирует долгую жизнь.

Она молчала и ждала, что скажет сын.

Однако Пауль, казалось, задумался; он прислушивался к тиканью часов — единственных в доме, которые еще шли, и к нежному ветерку, что шелестел прошлогодней, оставшейся неубранной, листвой сада. Госпожа Бернгейм схватилась за лорнет, и лишь треск, с которым он раскрылся, вернул Пауля к действительности.

— Тебе уже тридцать, Пауль, — сказала госпожа Бернгейм.

Напоминание о его тридцати годах болезненно затронуло Пауля, будто возраст был его телесным недугом. Действительно, вот они, тридцать лет, а ничего путного из него не вышло. Словно эти три десятилетия, год за годом, месяц за месяцем, день за днем, столпились перед ним — гора времени, — а сам он, праздный, маленький и без возраста — стоял рядом.

— Ты никогда не думал о женитьбе? — спросила мать немного сурово. Лорнет она все еще держала перед глазами.

— А где женщины? — спросил Пауль.

— Женщин достаточно, дитя мое, нужно только поискать.

Она опустила лорнет и дала ему скользнуть по бедру — так засовывают меч в ножны.

Больше о женитьбе разговоров не было. Все время в поезде на Берлин Пауль думал над словами матери. Да, возможно, пора уже жениться. Это довольно просто. Осмотрительность и быстрота решений — вот важнейшие предпосылки. Брак был путем к величию. И он стал искать общества.

Со времен своей юности, с тех блаженных времен, Пауль был знаком с Шандором Текели, молодым человеком из Темешвара, который выдавал себя за будапештца. Он приехал в Берлин как журналист и художник. Он мог одинаково сойти за наездника, чернокнижника и тайного агента. Судьба, которая наделяет несомненным очарованием некоторых молодых людей из Темешвара, привела Шандора Текели сначала в игорные клубы, затем в кабаре, потом в театр, через два года в кино, затем обратно в газету. Однажды в качестве сотрудника Отдела по прессе и пропаганде он сопровождал Красную Армию венгерского диктатора Белы Куна во время наступления на Румынию. Позже он позабыл то время и свою тогдашнюю деятельность. Это означало забыть убийства, многолетнее заключение и тифозные бараки. Это его свойство порождало способность пользоваться настоящим моментом. Проворство, с каким он умел выискивать благоприятную возможность в любой ситуации, было непосредственно связано с забывчивостью, подобно тому как свойство здорового телосложения крепнуть и в зимний мороз, и в летнюю жару связано с другим его качеством: быстро и в полной мере оправляться от болезни. Неверно было бы считать Шандора Текели «бесхарактерным». Он был настолько же забывчив, насколько внимателен. И как бабочка высасывает сладкий сок с каждого цветка, так и Шандор Текели мог из каждого общества, в которое попадал, выудить связи, близкие отношения и дружбу. Он был одним из надежнейших доказательств перемен в обществе, неуверенности представителей старых классов и их наследников, шаткости общественных ценностей и полной беспомощности новых зданий, в которых архитектура создала современные «гостиные». Беззаботный и думающий только о связях, порхал Текели от одной хозяйки дома к другой, не замечая различий. Маскарады, которые в том году просуществовали намного дольше карнавала, он посещал в одном и том же наряде принца в стиле рококо, на обычные приемы являлся в смокинге и жилете с оригинальными лацканами — всегда с улыбкой, которая изображалась полными, темно-красными губами и безупречными сверкающими зубами, всегда готовый сказать каждому при первой встрече любезность, а при второй — нечто интимное.

Не без оснований вспомнил теперь Пауль Бернгейм о Шандоре Текели. Бернгейм знал об обычае Текели дважды в неделю обедать в венгерском ресторане — чтобы не терять связь с родной почвой. Он встретил его однажды. Текели был ему рад. Шандору нравилось, когда хорошо одетые мужчины разыскивали его в ресторане, где он нередко обедал в кредит. В этом ресторане он утрировал обычную свою доверительность, подмешивая к ней искреннюю радость, призванную показать, что его гость является личностью необычайно значительной.

Где Пауль Бернгейм («дорогой, дорогой друг») так долго скрывался?

А он сам?

О, никаких тайн! Множество хлопот. Во-первых, он принимал участие в том деле по новой форме рекламы в заголовках газет. Во-вторых, помогал в рекламном отделе крупной американской кинокомпании, с полгода уже работающей в Германии. В-третьих, вел с одним другом международную корреспонденцию на всех европейских языках для дневных новостей и делал сообщения из литературной жизни. В-четвертых, добывал права на перевод иностранных авторов в Германии и немецких писателей — за границей. Наконец, пришел ему в голову злободневный сюжет для комедии, и он продал его известному драматургу. Кроме того, наклевывается нечто новенькое — собственно, учреждение, которое планирует один человек по имени Николай Брандейс.