Йозеф Рот - Направо и налево

— Кто? Этот русский — Брандейс? — повторил Пауль.

— Вы его знаете? — воскликнул Текели и схватил Бернгейма за руку. — Вы знакомы с Брандейсом?

— Да, — сказал Пауль. — Это так странно?

— О, вовсе нет. Это блестящее знакомство!

И симулированное Текели уважение превратилось в подлинное восхищение. «Брандейс, Брандейс!» — восклицал он таким тоном, каким в античные времена гонец возглашал победу.

— Разве вы не знаете? Брандейс — великий человек, человек завтрашнего дня! Он пришел с Востока и добыл здесь свое счастье. За полгода он приобрел двенадцать доходных домов на Курфюрстендам. Стал открывать суконные и мелочные лавки по всей провинции. Говорят, он собирается завалить товарами всю страну. В каждом городишке — магазин! Его девиз: все для среднего класса! Он призывает к спасению среднего класса, основал банк и скоро необыкновенно разбогатеет. Привез с собой из Сербии прекрасную женщину. Она ему в дочери годится. Их можно видеть вместе на каждой премьере. Она, должно быть, русская, графиня, сбежавшая в Белград со сказочными драгоценностями. Она уже готова была их продать, но тут встретила Брандейса. Вы давно его не видели? Вы ведь можете ему позвонить, коли с ним знакомы? Или подождите: возможно, завтра он будет на «Черном и белом».

— Что за «Черное и белое»?

— Вы не знаете? Маскарад в новом хоккейном клубе. Хотите пригласительный билет? Вот! У вас есть ручка? Я тотчас впишу ваше имя. Доктор Пауль Бернгейм, так?

Был свежий, веселый вечер, небо — светлое, как ранним утром, а луна — такая близкая и земная, что казалась сестрой большой серебристой дуговой лампы. Пауль благословлял Текели. «Надо бы встречаться так по нескольку раз в неделю. Этот юнец знает все. И приносит удачу. Все зависит от этого «Черного и белого». Или там произойдет нечто решающее, или нигде больше. На «Черном и белом». Симпатичный вид спорта — хоккей!»

Большой зал казино, где состоялся праздник, был превращен в лабиринт. Неожиданные углы между обманчивыми стенами, закоулки и укромные уголки предназначены были для того, чтобы гости, желавшие предаться тайным наслаждениям, не только оставались никем не замеченными, но и пребывали в постоянном страхе перед возможными сюрпризами. Не существовало ни одного угла, который не оказался бы ловушкой — на вид был закрытым, и все же имел тайный вход. Интерьер садизма.

Пауль Бернгейм встал недалеко от двери, чтобы видеть входивших. Однако Брандейс не появлялся. «Я мог бы это предположить, — думал Пауль. — Будто этот Шандор Текели меня уже не обманывал». Ему было грустно и горько. В этом хоккейном клубе каждый узнавал другого и переодетым. Да, следовало догадаться, что здесь каждый заранее знал, в каком костюме придет его знакомый. Завсегдатаи обладали столь сильным чувством принадлежности к одной семье, что окидывали удивленным, немного сердитым взглядом, предназначенным всяким пронырам, нескольких растерянных чужаков, которых привел сюда, вероятно, Текели. На двух расположенных друг против друга эстрадах музыканты старались вовсю. Они играли без пауз. Едва один оркестр заканчивал танго и начинала распускаться робкая тишина, как другой обрушивался джазом на беззвучное мгновение и размалывал его тромбонами и саксофонами. Пары танцевали без устали. В этом замкнутом и замаскированном обществе Пауль Бернгейм не видел никакой возможности найти решение своей судьбы, на что надеялся весь сегодняшний вечер. Он был одет в темное домино — костюм, который, как ему казалось, приличествует встрече со всеразрешающим роком. Однако никакой судьбы замечено не было.

Скажем лучше: она отметилась, видимо, отнюдь не судьбой. Девушка в своего рода гаремном наряде — лифе с золотистыми бантами, с широкой голубой лентой вокруг лба, в белых развевающихся шароварах и голубых сандалиях с золотыми застежками — потянула Пауля Бернгейма в угол с мягкой настойчивостью, какую проявляют женщины, ведущие добропорядочную жизнь и создающие впечатление, что они лишь пытаются подражать девицам легкого поведения из портового города. Было около двух часов утра, и Бернгейм уже не ждал ничего судьбоносного. Так что он отдался скупому на слова удовольствию прижать к себе девичье тело. Женщина попросила пить, и он поднялся, чтобы принести шампанского — его разливали по бокалам в буфете. Он ощущал в ней желание усилить то легкое возбуждение, которое она уже испытывала. Что хорошего в этом маскараде? — думала она. Мне скучно. Все меня знают и даже пошутить не решаются. Этот молодой человек — из чужих. Он вряд ли умнее остальных, но одно преимущество у него есть: он меня не знает.

И она, не долго думая, призналась ему, что скучает. Она пожаловалась на робость мужчин, которых всех знала по именам и даже по прозвищам. Она разожгла тщеславие Пауля и напомнила ему о счастливых временах его ранней юности, когда он, беззаботно и в предвкушении Оксфорда, доводил девиц своего родного города как раз до той грани, которая не уменьшала еще их шансов выйти замуж за другого. То было еще относительно целомудренное время, думал он. Тогда ни одна девушка не обходилась со мной так непринужденно, даже на костюмированных балах. Постоянная склонность, унаследованная им от матери, каждого незнакомца, без различия пола, немедленно помещать в один из социальных слоев, заставила его вывести из поведения девушки заключение, что она не принадлежала к тому обществу, которое он имел обыкновение называть «лучшим». И по примеру мужчин, которые способность женщины к сопротивлению исчисляют по доходам ее отца, он решил зайти настолько далеко — что означает: подойти настолько близко, — насколько позволят темнота и уединенность места.

Он узнал завлекающий отпор. Чешуйчатый панцирь ослабел. Его попытки стали настолько смелыми, что он дошел уже до стадии, когда забывал лицо, то есть индивидуальность женщины, и ощущал только близость другого пола. Тут его испугал шум. Мимо прошел принц в костюме рококо и вполголоса позвал его по имени. Пауль попросил девушку подождать и подошел к принцу. Это был Шандор Текели.

— Поздравляю вас с завоеванием! — сказал Текели.

— Мне тоже кажется, что она мила, — ответил Бернгейм. Он был немного нелюбезен, поскольку ему помешали и поскольку вчера Текели обещал ему, по-видимому, нечто другое и более важное.

— Мила она, естественно, тоже, — сказал Текели. — Не это главное. Вы ведь знаете, кто она.

— Понятия не имею!

— Бессмысленно отрицать, дорогой, дорогой друг. Вы прекрасно знаете, что это — фрейлейн Ирмгард Эндерс.

— Эндерс — химические заводы?

— Да! Возвращайтесь быстренько обратно.

Пауль поспешил вернуться.

Фрейлейн Эндерс ждала его. Но она не понимала перемены, которая явно произошла с этим мужчиной. Теперь, когда Пауль знал имя своей партнерши, он не смел и до руки ее дотронуться. И если раньше ему было совершенно безразлично ее лицо, теперь он считал самым важным узнать, как она выглядит.