Федерико Тоцци - Три креста

Джулио улыбнулся:

— Похоже, уже вся Сиена знает, что к нам приходили свататься.

— Да, слухи в нашем городке разлетаются быстро! Представьте себе: как-то встретил на улице друзей — оказалось, они уже знают, что я уволил свою служанку за то, что та не ладила с малышом.

— Подумать только!

— Такова Сиена, что поделать — на то воля Господа! Может, я и живу здесь только из желания знать о других больше, нежели о себе самом. В большом городе никогда столько не узнаешь! А у нас в крови это любопытство, ничем его не искоренить! Скажу вам по секрету — я бы вообще выгнал из Сиены всех приезжих. Нам и без них хорошо, ведь мы одного поля ягоды! А что Никколо, опять спит? — спросил кавалер мягко и даже как-то робко.

— Как видите. И так весь день!

— Расскажите-ка мне про вашего будущего зятя, хороший человек?

— Да я пока о нем не расспрашивал.

— Я всегда к вашим услугам, только назовите имя — тут же все разузнаю, с преогромным удовольствием!

Джулио продиктовал ему имя.

— Положитесь на меня — уже через час вы будете знать, сколько ему лет, из какой он семьи и вообще, стоящая ли это партия.

На этом кавалер откланялся.

— Хватит притворяться! — сказал Джулио брату.

— Я, между прочим, спал, и даже сны видел!

Они зажгли газовую лампу, так как в лавке было уже темно. На улице мелькали знакомые лица: кто-то шел мимо, кто-то останавливался поглазеть на витрину. Никколо, сидя на своем привычном месте, от скуки принялся обсуждать прохожих:

— Это тот самый безумец, которому пришлось бежать из Сиены, когда выяснилось, что он присвоил себе братово наследство… Видишь тех двух женщин? Одна из них — вон та, дурнушка — вышла замуж только потому, что ее отец согласился выплатить долги будущего зятя. А вот и графиня — принципиально не берет в дом прислугу женского пола, и правильно делает — не то, что маркиза: та застала собственного мужа с гувернанткой. Про этого священника, каноника из Собора, я слышал, что он путается с тетушкой молодого человека, который давеча скупил у нас все книги по химии. А это любовница барона — того, что ездит на автомобиле; погоди, сейчас увидим и его… Ну, что я тебе говорил? Вот он, собственной персоной! Небось, назначил ей свидание, — Никколо потирал руки от удовольствия.

— А вот и гувернантка, любовница маркиза — что же тут удивляться, ты только посмотри на нее: молодая, хорошенькая! А маркиза-то погляди, ходит расстроенная — тут совпадение налицо. От меня ничто не ускользнет! Вот эта девушка с крашеными волосами — содержанка одного богатого графа, помещика из Поджибонси. Кто, как не он, покупает ей все эти дорогие наряды? А отец ее только рад… Мне это поведал один ее старый знакомый. Уф, до чего же омерзительна эта пожилая синьора, смотреть противно, как она вечно шамкает: зубов во рту совсем не осталось. То ли дело баронесса — та себе вставила новые: говорят, ездила во Флоренцию к одному американскому доктору и потратила кругленькую сумму. Зато теперь вот прогуливается с офицерами!

Тут Никколо вдруг помрачнел.

— А вот и наш братец пожаловал.

Действительно, в лавку вошел Энрико, прихрамывая больше обычного.

— Что пришел?

— Надо — вот и пришел.

— Полноте, — сказал Джулио, обращаясь к Никколо.

— Я слышал, приходил тот самый молодой человек свататься к Кьярине?

— Ты-то откуда знаешь?

— Что значит — откуда? Она как-никак моя племянница. Ну, что скажешь?

— Да ничего особенного.

— Что говорит, как себя держит?

— Худенький, волосы рыжие, немного малахольный, но в целом выглядит порядочно.

— И что это его к нам принесло! Будем надеяться, это подарок судьбы! И потом он первый — он же и последний, выбирать особо не из чего!

— И что я должен ему ответить?

— Ну, если у них любовь, то зачем же его прогонять! А ты, Никколо, видел его?

Никколо принялся вытирать пыль с сундука, делая вид, будто занят и ничего не слышал. Тогда Энрико сказал:

— По мне, чем жениться — лучше пулю в лоб!

— Как видишь, некоторые думают по-другому.

— Да, потому что они глупы, — Энрико произнес последние слова шутливым тоном, словно готовя публику к своей очередной выходке. — Тоже мне, радость — жениться, чтобы потом у тебя выросли рога!

Сказав это, он сморщился, как мышка, и визгливо засмеялся, брызгая слюной.

Энрико с самого детства был нахален и дерзок: про таких обычно говорят, что ничего путного из них не выйдет. Только угрозами можно было его образумить — он боялся, как бы его не выгнали из дому. В последнее время Энрико стал особенно непокладист; вообще-то жилось ему с братьями неплохо, особенно с тех пор, как в доме появилась хозяйка, так что он старался вести себя сдержаннее. Поначалу он пытался командовать и держался развязно, однако будучи, по сравнению с братьями, человеком недалеким и ограниченным, присмирел. В глубине души он по-прежнему был о себе высокого мнения, и самолюбие его сильно страдало от чужого неодобрения. Энрико постоянно казалось, что братья обсуждают, критикуют его за глаза. Он был мнителен, и даже как будто кичился этой своей болезненной подозрительностью.

Теперь, когда истекал срок очередного векселя, Энрико сильно беспокоился, смогут ли они оплатить столь крупную сумму или, по крайней мере, погасить ее частично уже проверенным способом.

— Джулио, ты всегда действовал осторожно и наверняка, надеюсь, ты и теперь придумаешь, как нам выкрутиться, — самому Энрико нечего было предложить, так что он в который раз пытался свалить ответственность на брата под видом притворного доверия.

— На этот раз нам остается только одно — молить Бога о помощи.

— Бога? Ты что, издеваешься?

Энрико презрительно ухмыльнулся и вышел, оставив брата наедине с горестными мыслями. На улице он столкнулся с Никколо:

— Твой братец просто размазня, я так и знал, что он нас всех подставит!

— Да как у тебя только язык поворачивается! — ответил тот возмущенно.

Энрико выругался себе под нос и направился в кабак. Там он до поздней ночи играл в брисколу, жалуясь приятелям, какое это несчастье — иметь непутевого брата, который ничего не смыслит в жизни. Те молча слушали его излияния, мало интересуясь тем, кто прав, а кто виноват в их семейных распрях.

— Вот ты бы как поступил на моем месте? — спрашивал Энрико у очередного товарища, делая ход. — Лучше уж вообще не иметь братьев, чем таких, которые тебя и в грош не ставят!

Затем, когда настала его очередь мешать карты перед новой партией, он сжал колоду в руках и заговорил с таким искренне обиженным видом, какой у него обыкновенно бывал во время приступов подагры:

— Вы, должно быть, думаете, что мне живется, как у Христа за пазухой — ничего подобного! Каждый день для меня — мученье! Взять бы и бросить все, уехать куда-нибудь, но как, скажите? Ведь мы столько лет живем под одной крышей, а теперь я уже чувствую, что старею… Бог свидетель: ни один из вас бы не выдержал на моем месте! Я, впрочем, сам виноват: вечно потакаю им во всем, стараюсь быть мягким, а они почитают это за слабость, вот и обращаются со мной, как с юнцом! Прийти сюда, выпить глоток вина и сыграть партию — единственное мое утешение, других радостей у меня нет! Что же в этом предосудительного? А послушать моих братьев — так я просто олух, достойный презрения и ни на что не годный. Джулио должно быть стыдно: ведь я ни разу не бросил их на произвол судьбы, как бы плохо ни шли наши дела.