Федерико Тоцци - Три креста

Дверь открыла Модеста.

— Братья дома? — заботливо поинтересовался Энрико.

— Да, уже за столом.

— Я сейчас.

Он вошел в столовую и, извинившись за опоздание, сел ужинать.

Джулио сильно исхудал, лицо его осунулось: он был заметно подавлен, словно больной, который до конца не оправился от тяжкого недуга.

Заглянув в лавку на следующий же день, Низар застал братьев все в том же мрачном оцепенении.

— Полноте! Все не так плохо, зачем убиваться понапрасну?

Услышав его сквозь сон, Никколо попытался открыть глаза и ответить, но язык отказывался ему повиноваться: мешало неприятное, вяжущее ощущение во рту. Неужели Низар догадался? Впрочем, какая теперь разница.

Джулио достаточно было взгляда, чтобы все понять. Он повернулся, достал с полки книгу и, открыв ее на знакомой странице, протянул гостю, указав пальцем нужные строки: Fili, sic dicas in omni re: Domine, si tibi placitum fuerit, fiat hoc ita [7] «Сын мой, да скажешь ты во всяком деле: Господи, если тебе будет угодно, будь здесь и сейчас». Господи, на все воля твоя и да будет так» (Перевод мой — О.М.). Цитата из упомянутого ниже средневекового текста «О подражании Христу», приписываемого немецкому монаху Фоме Кемпийскому (1380–1471). . Затем тут же закрыл книгу и поставил на прежнее место.

— Как по-вашему, разве не истина то, что здесь написано?

Низар хотел было возразить, однако счел неуместным завязывать праздную дискуссию: его до глубины души поразило, что Джулио дал ему прочитать строки из книги «О подражании Христу». Теперь он уже не сомневался, что дела в книжной лавке действительно плохи и что последствия не заставят себя ждать.

— Только им троим известна правда. Что ж, раз не хотят рассказывать — значит, не доверяют, — подумал Низар с досадой и, опасаясь, как бы ему не передалась чужая печаль, поскорее распрощался.

Никколо вскочил со своего стула и стал потягиваться, выпятив грудь. Бывали минуты, когда он, стремясь помочь Джулио, придумывал всякие детские небылицы. Вот и теперь, потянувшись хорошенько, он будто почувствовал себя выше и заговорил:

— Давай продадим лавку и подыщем другое ремесло. Я отправлюсь в Милан, в Турин, в Рим — куда угодно! Найду покупателя, приведу его сюда — и вот, выход найден! — от радости Никколо хлопнул в ладоши и даже закружился на месте, оставив на полу след от каблуков. — Главное, не терять ни минуты!

Джулио только покачал головой. Он сидел, спрятав руки в карманы брюк и разглядывая лежащую перед ним на столе промокашку. Глаза его блестели, а взгляд выражал столько скорби, что растрогал бы кого угодно.

Не прошло и минуты, как в голове у Никколо созрел уже новый план:

— А что если попросить синьора Риккардо Валентини подписать вексель? — Он старался говорить как можно более серьезно и убедительно.

— Ну, подпишет он один раз, а на второй откажет. Нам бы с векселями Никкьоли разобраться — настоящими и поддельными…

— Да, что верно, то верно. Лучше рассказать кавалеру всю правду.

— Положим, еще месяц как-нибудь протянем, а дальше что?

— Будем бороться до последнего.

— Мы уже все перепробовали.

— Ничего, продержимся как-нибудь.

Джулио открыл ящик письменного стола, будто надеясь обнаружить там спасение для себя и братьев. Он пошарил среди стопок бумаги, затем вытащил застрявшую между деревянными листами булавку и принялся колоть себе кончики пальцев.

— Может, пойти к директору банка и признаться? Я сам поговорю с ним, попрошу дать нам немного времени, чтобы хоть как-то поправить положение.

— Порой мне кажется, что ты бредишь.

— Я готов отправиться в тюрьму за кражу, за что угодно, но только не за подделку векселей! Уж лучше удавиться!

Джулио находился в каком-то возбужденном, лихорадочном состоянии. Почему-то в тот момент он думал скорее о братьях, чем о себе, точнее говоря, о Никколо, так как Энрико явно не заслуживал его заботы.

Никколо все больше распалялся:

— Да как это можно, чтобы мы с тобой, взрослые люди, не смогли выпутаться из этой переделки! Над нами весь город будет смеяться. И наплевать на них, лишь бы только на глаза мне не показывались! Да, многие будут торжествовать, радоваться нашему банкротству!

— Замолчи! Не произноси больше этого слова!

Никколо огляделся в ужасе.

— Разве мы здесь не одни? — Тут он отшвырнул свою табуретку со всей силы, она отлетела и сломалась. Он выбежал из лавки, как сумасшедший.

Джулио взял бечевку и принялся чинить сломанную табуретку.

Никколо бежал вниз по улице Виа дель Ре, как безумный, так что чудом не расшибся. Дома он, весь дрожа, поцеловал племянниц и сказал жене:

— Модеста, ты не хлопочи сегодня с ужином! Я не голоден, тебе надо иногда отдыхать. Хлеб, луковица и немного воды — больше ничего не надо.

Модеста испуганно переглянулась с племянницами.

— Что с тобой? Никак заболел?

Никколо тем временем метался из комнаты в комнату, словно что-то искал.

— Что, Кьярина, приходил уже твой жених? — спросил он, не останавливаясь.

— Ждем к ужину, — ответила та, улыбнувшись.

Он ласково потрепал ее за подбородок и вдруг уставился в потолок.

— Никколо, да что происходит? Ты меня с ума сведешь. Нужно позвать врача.

— Причем тут врач? Я пришел повидать вас и заодно взять свою шляпу. Странно, мне казалось, я давеча повесил ее в этой комнате.

Не теряя ни минуты, он вышел из комнаты и прошел дальше, так что Модеста и племянницы едва поспевали за ним.

— А теперь-то ты куда направился?

— Это я вас должен спросить, что вы повсюду за мною ходите? Может, я хочу остаться один, жить в одиночестве? Может, мне надоело быть семейным человеком, нас тут слишком много!

Модеста не приняла всерьез его слова и решила отшутиться, хотя как-то неуверенно:

— Значит, ты решил меня покинуть! Посмотрим еще, кому хуже будет!

Тот засмеялся истерически, направился к выходу и, захлопнув дверь перед носом у жены, сбежал вниз по лестнице. Он чувствовал себя виноватым: как он мог из-за глупой прихоти бросить Джулио одного в такую минуту?

— Как ты тут без меня? — спросил он, вернувшись в лавку.

Джулио улыбнулся.

— Да вот, стульчик починил, а теперь нужно занести в реестр новую партию книг.

— Что за книги?

— Романы, повести…

— Развлечение для бездельников. К черту! — крикнул Никколо, кусая ногти. — Взял бы этих писак и отлупил бы хорошенько!

— Ну и чудак ты!

— А о векселях ты, я смотрю, и думать забыл?

Джулио, который действительно отвлекся было от тягостных мыслей, вновь помрачнел:

— Дай мне хоть минуту вздохнуть свободно!

— Я уж понял, что только я себе места не нахожу.

— Места не находишь? Отчего же? Что ты такого сделал, может быть, достал денег?