Федерико Тоцци - Три креста

В понедельник утром братья пришли в лавку. Энрико ворчал себе под нос, у него были мешки под глазами, и вообще он выглядел разбитым и подавленным.

— Срок векселя истекает через два часа.

Тут Никколо, который все это время сидел, запрокинув голову, напустился на него:

— Да замолчи ты, наконец!

— Полно вам ругаться, у меня и так голова кругом, — сказал Джулио мягко. Он сидел, подперев голову исхудалыми руками, лицо его было сосредоточено: нужно было срочно что-нибудь придумать. Никколо смотрел на него с надеждой, держа наготове радостный смешок.

— Придется опять подделать подпись, — сказал Джулио.

Братья ничего не ответили: они ожидали более удачного предложения и были явно разочарованы. Джулио понял это и замолчал.

— И ничего получше тебе в голову не приходит? — спросил тогда Энрико, чувствуя единодушие со стороны Никколо.

— Мы ведь именно так и поступали все это время.

— Но когда-то это должно прекратиться!

Тут Никколо встал и подошел к столу, за которым сидел Джулио.

— Дай мне денег: пойду куплю вексель.

— Только не надо торопиться, — сказал Энрико.

Джулио достал было деньги, затем убрал их обратно в деревянную миску, старательно утрамбовав пальцами. Никколо был доволен собой: он выразил желание купить вексель и показал себя храбрецом. Ему нравилось быть предприимчивее, сообразительнее других. Однако, видя нерешительность братьев, он снова плюхнулся на стул и, уперев ноги в пол, стал нетерпеливо качаться на нем. Не найдя в кармане даже половинку сигары, чтобы занять чем-то руки, он стал ковыряться пальцем в носу.

Джулио сидел, повернувшись к Энрико и потупив взор. Он чувствовал, как глаза его закрываются сами собой.

— Неужели этот подлец Никкьоли не может нас вытащить? — спросил Энрико.

Джулио покачал головой.

— Нужно все-таки попытаться, спросить.

Джулио покраснел.

— Я разговаривал с ним вчера.

Никколо с силой качнулся, так что стул заскрипел под ним, и закричал:

— Ты что, совсем спятил?

— А что я такого сделал?

Никколо вновь преисполнился своей хамоватой храбрости. Он прошелся до двери и обратно, и так несколько раз.

— Хватит, — сказал ему Энрико. — Носишься тут, аж сквозняк устроил!

Тот уселся на прежнее место и прокричал:

— Теперь так и буду сидеть, с места не сдвинусь!

Джулио собирался было сказать Энрико, чтобы тот сбегал за векселем в ближайший табачный киоск, но тут появился Корсали: ему не терпелось рассказать очередную сплетню про своих жильцов, подобные истории обычно веселили братьев Гамби. Но на этот раз Никколо напустился на беднягу:

— Что тебе здесь надо? Не видишь, что ты не вовремя?

— А что стряслось?

— Прочь отсюда!

— Могли бы быть и повежливее!

Никколо зарычал и затопал ногами. Джулио сделал знак гостю, что они не готовы его принять.

— Если я могу чем-то помочь, то я… — начал было Корсали.

— Смотрите на него, он явно не собирается уходить. Вечно является бесцеремонно, когда его вовсе не звали, и еще требует к себе почтения. Это все вы виноваты, — Энрико обращался к братьям, — это к вам он повадился ходить. Я бы такого и на порог не пустил!

Корсали был возмущен.

— Ты-то что развизжался, чем я тебе не угодил? Конечно, пока я был вам нужен…

— Мне ни от кого ничего не нужно, — заявил Никколо. — Тем более от господ. Пошел вон, тебе говорят!

— Джулио, я тебе удивляюсь!

Тот только вздохнул. Тогда Корсали направился к двери, осыпая братьев проклятиями.

Досада на незваного гостя сплотила братьев: наступила одна из редких минут любви и согласия.

— Иди, — сказал Джулио, зная, что Энрико не будет перечить.

Оставшись вдвоем, Джулио и Никколо ощутили, как раздражение к Корсали рождает в них нежность друг к другу: эти два чувства сливались воедино. Когда подоспел Энрико с векселем, Джулио был в приподнятом настроении. Он расправил бумажку, выбрал ручку и попробовал перо большим пальцем. Руки его дрожали.

— Погодите, мне нужно успокоиться.

Братья стояли рядом, опершись на книжный шкаф. Джулио зажег сигарету и, докурив ее до половины, сказал:

— Ну, теперь я в порядке.

Он сжал руки в замок, затем собрал пальцы правой руки в кулак и решительно взялся за ручку. Слегка окунув перо в чернильницу, он поднес его к векселю, и, аккуратно придерживая листок левой рукой, стал уверенно выводить подпись. Джулио писал увлеченно, не отрываясь, хотя совесть у него была неспокойна, в душе все переворачивалось, словно от какого-то неведомого вторжения. Закончив, он повертел в руках вексель, чтобы хорошенько разглядеть подпись, и протянул его братьям — те нашли работу превосходной, сравнив копию с подписью Никкьоли. Теперь надо отнести вексель в банк. Чувствуя, как им овладевает страх, Джулио попытался себя успокоить: «Дело сделано, глупо отступать или сожалеть о содеянном. Нужно взять вексель и отнести его в банк, иначе к чему все это? Я как ребенок, который не может собраться с мыслями». Но долго думать ему не пришлось, братья торопили его:

— Не будем терять времени! Осталось всего полчаса, тебе пора!

Джулио покорно взял вексель и вышел. По дороге в банк уверенность покинула его, и, чем ближе он был к цели, тем медленнее шел. Может, еще не поздно вернуться назад или разорвать проклятую бумажку? Он вообразил себе это на секунду и понял, что отступать некуда. Теперь все дороги закрыты перед ним, и остается только одна — в банк. Поднимаясь по его вычищенным парадным лестницам, Джулио ощущал хорошо знакомый конторский запах. Он поспешно приветствовал знакомых посетителей и встал в очередь: возле учетного окна было много народу. Джулио даже в голову не пришло уйти — напротив, он всячески старался показать, что спешит. Когда, наконец, подошла его очередь, он протянул служащему вексель с дежурной улыбкой, как опытный коммерсант с хорошей репутацией.

— Все в порядке?

— Да, все отлично, — ответил служащий, кинув вексель в общую корзину.

Джулио вышел из банка в прекрасном расположении духа: «И на этот раз все прошло гладко!» Но его веселость была какой-то неловкой, неуверенной. Джулио чувствовал себя истощенным, словно человек, который только что оправился после долгой и тяжелой болезни и должен снова привыкнуть к окружающей жизни, которая кажется ему слишком тусклой, устаревшей. И, вновь оказавшись в вихре повседневных забот, Джулио спешил поделиться своими чувствами.

В лавке был Низар. Явно не понимая, что происходит, он говорил тихим голосом, словно среди присутствующих царил траур: не желая оставлять ради других свою природную жизнерадостность, он все-таки считал уместным придать ей более корректный и сдержанный тон, чтобы никому не докучать.

Джулио дал братьям знак, что все прошло гладко, затем несколько неуклюже направился к своему письменному столу, прислушиваясь к разговору. Он нагнулся к столу и, почти коснувшись щекой его поверхности, аккуратно сдул с него пыль, которая была особенно заметна, так как свет падал сбоку. Визиты Низара обыкновенно радовали Джулио: с ним всегда можно было поговорить о древней живописи, похвастаться своими познаниями библиофила, приправив их нотками тонкой и добродушной иронии. Джулио доставляло огромное удовольствие показывать гостю редкие книги, бережно перелистывая страницу за страницей. Будучи знатоком старинных гравюр, он без труда узнавал их и улыбался, по-женски выпятив нижнюю губу.